"Надежда Тэффи. Ностальгия" - читать интересную книгу автора

Гуськин был гениален. Оживлен и прост. И когда распахнулась дверь и
влетел Робеспьер, сопровождаемый свитой, усиленной до шести человек, он
нашел уютную компанию, собравшуюся вокруг чайного стола послушать занятного
рассказчика.
- Великолепно!- воскликнул Робеспьер. Подтянул левой рукой штаны и, не
снимая шубы, сел за стол. Свита разместилась тоже.
- Великолепно. Начало в восемь. Барак декорирован еловыми шишками.
Вместимость - полтораста человек. Утром расклеиваем плакаты. А сейчас
побеседуем об искусстве. Кто главнее - режиссер или хор?
Мы растерялись, но не все. Молоденькая наша актриса, как полковая
лошадь, услышавшая звуки трубы, сорвалась и понесла - кругами, прыжками,
поворотами. Замелькал Мейерхольд, с "треугольниками соотношения сил",
Евреинов, с "театром для себя", Commedia dell'arte, актеро-творчество,
"долой рампу", соборное действо и тра-та-ра-ра-та-ра-та.
Робеспьер был упоен.
- Это как раз то, что нам нужно! Вы останетесь у нас и прочтете
несколько лекций об искусстве. Это решено.
Бедная девочка побледнела и растерянно смотрела на нас.
- У меня контракт... я через месяц могу... я вернусь... я клянусь...
Но теперь уже понесся Робеспьер. У него был свой репертуар: пьеса на
заумном языке. Широкое развитие жеста. Публика сама сочиняет пьесы и тут же
их разыгрывает. Актеры изображают публику, для чего нужен больший талант,
чем для обычной рутинной актерской игры.
Все шло гладко. Нарушала мирную картину культурного уюта только
маленькая собачка. Робеспьер производил на нее явно зловещее впечатление.
Крошечная, как шерстяная рукавица, она рычала на него с яростью тигра,
щерила бисерные зубки и вдруг, закинув голову, завыла, как простой цепной
барбос. И Робеспьер, несшийся на крыльях искусства в неведомые просторы,
вдруг почему-то страшно испугался и осекся на полуслове.
Актриса унесла собачку.
На минутку все притихли. И тогда где-то недалеко от дома, по
направлению к железнодорожной насыпи, послышался какой-то словно
нечеловеческий, словно козлиный вопль, столько в нем было животного ужаса и
отчаяния. Затем три сухих ровных выстрела, отчетливых и деловитых.
- Вы слышали? - спросила я.-Что это такое может быть?
Но никто не ответил мне. По-видимому, никто не слышал.
Бледная хозяйка сидела не шевелясь, закрыв глаза. Хозяин, все время
молчавший, судорожно тряс челюстью, точно и думал, заикаясь. Робеспьер с
жаром заговорил о завтрашнем вечере, заговорил значительно громче, чем
раньше. Из этого я поняла, что он что-то слышал...
Свита все время молча курила и в разговор не вмешивалась. Один из
свиты, курносый парень в бурой драной гимнастерке, вынул золотой массивный
портсигар с литым вензелем. Протянулась чья-то заскорузлая лапа с
обломанными ногтями; на лапе тускло блеснул чудесный рубин-кабошон, глубоко
потопленный в массивную оправу старинного перстня. Странные наши гости!..
Молоденькая актриса задумчиво обошла вокруг стола и встала у стены. Я
почувствовала, что она зовет меня глазами, но не встала. Она смотрела на
спину Робеспьера, нервно дергая губами...
- Оленушка,-сказала я.-Пора нам спать. За
втра с утра будем репетировать.