"Надежда Тэффи. 224 Избранные страницы" - читать интересную книгу автора

какие темные бездны сладострастия открыл я перед твоими испуганными
глазками. Какая удивительная женщина! Какой исключительный порыв!
Лизочка задумалась.
- Да, конечно, - сказала она. - А по-моему, вам бы уж лучше плюху.
Практичнее. А?

Два романа с иностранцами

Были тихие сумерки.
По стене бегали огни автомобилей, вскрикивали их гудки, звякал трамвай.
Острым буравчиком сверлил ухо призывный звонок соседнего кино.
И все-таки для тех двух женщин, которые сидели, поджав ноги, на
колченогом диванчике, сумерки эти были тихими, потому что день со всеми его
тревогами и заботами кончился и в эти два-три часа перед сном можно
позволить себе ни о чем не думать и не беспокоиться.
В такие тихие сумерки разговор ведется душевный. Шагать по полутемной
комнате неудобно, надо сидеть спокойно. От спокойной позы и мысли делаются
сосредоточеннее, не скачут с предмета на предмет. Самые привычные врали
теряют свое вдохновение, становятся проще и искреннее.
Молодежь в такие минуты охотно говорит о смерти. Люди постарше - о
любви. Старики - о разных приятных надеждах.
Те две дамы, которые поджали ноги на колченогом диванчике, были уже не
первой молодости и поэтому говорили о любви.
- Нет, теперь все для меня кончено, - сказала одна.
Если бы в комнате было светлее, мы увидели бы, что у нее очень усталое
лицо, погасшие глаза и плечи ее закутаны в серый пуховый платок, всегда
чуть-чуть разодранный на плече, уютный, пахнущий духами и папиросами,
словом - традиционный платок русской скорбящей женщины!
- Не преувеличивай, Наташа, - ответила другая. - Ты еще молода. Кто
знает?!
- Молода? - с горьким смешком сказала Наташа. - Нет, милая моя, после
того, что я пережила, я себя чувствую семидесятилетней. Сама виновата. Не
надо было изменять памяти Гриши.
- А сколько же лет ты была за Гришей?
- Лет? Лет! Пять недель. Познакомились перед самой эвакуацией. Сразу и
повенчались. А через пять недель он выступил в поход. Больше мы и не
встретились. Он был очень мил.
- Ну, на пять-то недель всякого бы хватило.
- Н-не знаю. Н-не думаю, - обиженным тоном сказала Наташа.
- А что, собственно говоря, у тебя вышло с этим твоим
женихом-французом? Я ведь толком ничего не знаю. Мы тогда встречались редко,
когда он за тобой ухаживал. А потом слышу - свадьба расстроилась. Что он,
разлюбил тебя, что ли?
- Нет-нет. Он говорит, что не разлюбил. Родители не позволили. Впрочем,
это очень сложная история, - вздохнула Наташа.
- Моя история была тоже очень сложная, однако я не вздыхаю, а хохочу.
Ты стрелялась? Отравлялась?
- Нет, что ты, грех какой!
- Вот видишь! А еще вздыхаешь. А я вот даже отравлялась, а как вспомню,
так от смеха не удержаться. Ну до того хорошо, до того хорошо!