"Надежда Тэффи. 224 Избранные страницы" - читать интересную книгу автора

гостиную. Я, конечно, около Веры на диване. Разговор общий, малоинтересный.
Вера холодна и недоступна. На ней вечернее платье с огромным вырезом на
спине. И вот я, не прекращая светского разговора, тихо, но властно
протягиваю руку и быстро хлопаю ее несколько раз по голой спине. Если бы вы
знали, что тут сделалось с моей Галатеей! Как вдруг оживился этот холодный
мрамор! Действительно, вы только подумайте: человек в первый раз в доме, в
салоне приличной и холодной дамы, в обществе ее друзей, и вдруг, не говоря
худого слова, то есть я хочу сказать, совершенно неожиданно, такой
интимнейший жест. Она вскочила, как тигрица. Она не помнила себя. В ней,
вероятно, в первый раз в жизни проснулась женщина. Она взвизгнула и быстрым
движением закатила мне плюху. Не знаю, что было бы, если бы мы были одни! На
что был бы способен оживший мрамор ее тела. Ее выручил этот гнусный тип
Сток. Строк. Он заорал:
"Молодой человек, вы старик, а ведете себя, как мальчишка", - и вытурил
меня из дому.
С тех пор мы не встречались. Но я знаю, что этого момента она никогда
не забудет. И знаю, что она будет избегать встречи со мной. Бедняжка! Но ты
притихла, моя дорогая девочка? Ты боишься меня. Не надо бояться Вовочку!
Он сделал "мусеньку", поджав губы бантиком и поморгав глазами.
- Вовочка добленький.
- Перестаньте, - раздраженно сказала Лизочка. - На нас смотрят.
- Не все ли равно, раз мы любим друг друга. Ах, женщины, женщины. Все
вы на один лад. Знаете, что Тургенев сказал, то есть Достоевский -
знаменитый писатель-драматург и знаток. "Женщину надо удивить". О, как это
верно. Мой последний роман... Я ее удивил. Я швырял деньгами, как Крез, и
был кроток, как Мадонна. Я послал ей приличный букет гвоздики. Потом
огромную коробку конфет. Полтора фунта, с бантом. И вот, когда она, упоенная
своей властью, уже приготовилась смотреть на меня как на раба, я вдруг
перестал ее преследовать. Понимаете? Как это сразу ударило ее по нервам. Все
эти безумства, цветы, конфеты, в проекте вечер в кинематографе Парамоунт и
вдруг - стоп. Жду день, два. И вдруг звонок. Я так и знал. Она. Входит
бледная, трепетная... "Я на одну минутку". Я беру ее обеими ладонями за лицо
и говорю властно, но все же - из деликатности - вопросительно: "Моя?"
Она отстранила меня...
- И закатила плюху? - деловито спросила Лизочка.
- Н-не совсем. Она быстро овладела собой. Как женщина опытная, она
поняла, что ее ждут страдания. Она отпрянула и побледневшими губами
пролепетала: "Дайте мне, пожалуйста, двести сорок восемь франков до
вторника".
- Ну и что же? - спросила Лизочка.
- Ну и ничего.
- Дали?
- Дал.
- А потом?
- Она взяла деньги и ушла. Я ее больше и не видел.
- И не отдала?
- Какой вы еще ребенок! Ведь она взяла деньги, чтобы как-нибудь
оправдать свой визит ко мне. Но она справилась с собой, порвала сразу эту
огненную нить, которая протянулась между нами. И я вполне понимаю, почему
она избегает встречи. Ведь и ее силам есть предел. Вот, дорогое дитя мое,