"Александр Тарасов. Очень современная повесть (Феминистка как стриптизерша: культурологический анализ) [K]" - читать интересную книгу автора

валютную копеечку, деловитость, с которой они, взяв рулон туалетной
бумаги, брели через весь вагон в туалет, рассуждая о евразийстве;
нудность, с которой они выясняли, во сколько, куда и зачем прибывают;
неестественное отсутствие игры и игривости во всем путешествии, которое в
принципе было игрой; отсутствие иронического расстояния между говоримым и
ощущаемым, являющего для нас театральную сложность и прелесть бытийного
подтекста, сводили с ума". Какие, однако, драматурги нервные пошли! Как на
западные денежки по всей стране кататься - так они тут как тут, а как под
клиентом не суетиться - так им, видите ли, тяжело и неинтересно...
В Монголии, впрочем, Арбатовой и другим драматургам дали понять, кто
они и где их место. "Мы распаковываемся на ночлег и с интересом
обнаруживаем, что только у нас, русских, нет ни спальных мешков, ни теплых
вещей. А климат, извините, резко континентальный, днем плюс тридцать,
ночью - пар изо рта.
- Это непонятно, - говорит голубоглазый режиссер Елле, - перед
караваном каждому дали подробную инструкцию, - и он достает огромный,
шикарно изданный талмуд, в котором с немецкой обстоятельностью и с
картинками изложены особенности всего путешествия и список необходимых
вещей. Ну, спасибо, Урсик! Ну, позаботился! Неужели нельзя было в Москве
сказать ровно одну фразу:
спать будете на голой земле!"
"... Лена ложится в углу палатки и говорит:
- Я не знаю, что со мной, но, кажется, я умираю. Со мной никогда такого
не было, наверное, какая-нибудь тропическая лихорадка!
У нее сильный жар."
"- Ричард, быстро возьми фонарь у Елле и дай мне, - говорю я.
- Зачем?
- У Лены проблемы. Она больна.
- Но это ее проблемы.
- Встать и быстро достань мне фонарь.
- Нет. Ты не дослушала меня. Я устал. Я хочу спать. Я сплю.
Наощупь я ползу в сторону Лены, стараясь никого не задеть. Я не могу
объяснить спящему Елле в полной темноте, что мне нужно. Я не знаю слова
"фонарь" по-английски. Я выбираюсь наружу из палатки и при свете звезд
вижу, что недалеко от палатки лежит Лена, уткнувшись лицом в землю. Я
трясу ее, но она без сознания. Ищу пульс и от страха не могу найти, так же
как не могу вспомнить, как делается искусственное дыхание. Я поднимаю лицо
и будто сверху вижу черную крону равнодушных гор, заросшую цветами долину,
игрушечную палатку посередине и двух крохотных беспомощных молодых женщин,
валяющихся в мокрой траве в домашних халатах! Я думаю, что в общем так не
бывает, что это кошмарный сон или дурное кино, снятое нарочито страшно. Я
трясу ее за плечи, и она стонет, и тогда у меня проходит приступ немоты и
я ору: "Миша! Миша!" И вопль разлетается и множится в акустике ущелья, и
Миша выпрыгивает из палатки, потом приносит одеяло, и мы перекладываем ее
на одеяло, и она еще долго не может встать, потому это сильный солнечный
удар на фоне упавшего гемоглобина и нервного истощения. И она говорит:
- Ребята, как страшно пахнут земля и трава, когда падаешь в них лицом!
Это запах смерти! Как страшно, ребята!
И никто из собирателей ягод не просыпается. Запад снабдил их другой
нервной организацией".