"Александр Тарнорудер. Портрет жены художника" - читать интересную книгу автора

одним глазом, а вслед за тем - сразу двумя. Ловкая закорючка, и она
кокетливо наморщила свой маленький носик. Еще одна, и она презрительно
вздернула верхнюю губу. Пара волнистых линий, и ее очаровательное ушко уже
прислушивается к моему невнятному бормотанию. Широкий штрих, и она смеется и
трясет копной пышных волос. Последний завиток, и ее дрожащий подбородок
приближается ко мне, чтобы подарить сладчайший поцелуй...
Лишь одна минута и вся жизнь - вот и все, что мне понадобилось, чтобы
создать портрет Адины, который я так хотел написать, когда был мальчишкой. Я
запер галерею, и вышел на улицу. Ноги влекли меня все тем же замысловатым
маршрутом, который я когда-то в детстве проделывал почти каждый день в
призрачной надежде увидеть свою возлюбленную. Улицы носили те же названия,
что и прежде, но большинство старых домов давно порушили и построили на их
месте новые. Не стал исключением и дом перебравшихся за океан Фишманов. Я
зашел в знакомый бар и, несмотря на полуденный час, выпил водки. Меня
захлестнула эйфория, ослепляющее чувство всемогущества и власти над холстом.
Я был не влюбленным маленьким мальчиком, но зрелым мужчиной, сохранившим на
многие годы воспоминание детства. Очередной глоток водки пробудил во мне
давние воспоминания: как я часами поджидал Адину около ее дома, только чтобы
увидеть ее лицо... как надо мной смеялись в школе... как мать и отец
увещевали меня оставить призрачные мечты... как я снова, и снова, и снова
пытался нарисовать ее портрет...
Я расплатился и поспешил вернуться в галерею. Должен признать, что я
сразу же понял - рисунок не имел ничего общего с Адиной...
Прекрасное лицо, но совсем чужое, смотрело на меня с холста. Мне
оставалось лишь пройти в мастерскую и выпить пару стаканов ледяной воды,
чтобы охладиться. В тот день я испытал самое большое наслаждение и самое
большое разочарование в своей жизни. Вечером я поднялся наверх, в комнаты. У
меня оставалось еще с полбутылки бренди, чтобы напиться и завалиться спать
до утра, поскольку я ненавидел весь белый свет.
На следующее утро был блошиный день, и я, правда, без обычного
воодушевления, подался в еженедельный обход. Я был, как больной гриппом на
пляже, когда даже прекрасные полуобнаженные девушки вызывают лишь головную
боль. Естественно, что в таком состоянии я ничего не приобрел и быстро
вернулся домой. Нетвердой рукой я отпер галерею с парадного крыльца.
Несмотря на пятницу, посетителей было мало, казалось, что заскучал даже
дверной колокольчик - маленькая эолова арфа, подвешенная к косяку. Она
служила мне индикатором - своеобразный "face contol" при входе, к которому я
неизменно прислушивался: мелодичные мягкие переливы свидетельствовали о
джентльмене, мягко отворяющем дверь перед дамой; резкая нервная трель - о
досужем посетителе, врывающемся в помещение, только чтобы подобрать
"цветовое пятно" в салон. Ох уж эти "цветовые пятна" - священная корова
амбициозных, но полуграмотных дизайнеров интерьеров, вещающих с апломбом, но
страдающих комплексом культурной неполноценности, приводящих ко мне в
галерею клиентов из мира немнущихся костюмов и ламинированных визитных
карточек, не понимающих, что любая картина должна вызвать отклик души, а не
просто подойти под цвет дорогой и модной мебели.
Около полудня колокольчик глухо звякнул и тотчас же захлебнулся в
кашле. Я не спешил отрываться от работы в мастерской.
- Есть здесь кто живой? - раздался нетерпеливый голос.
- Добрый день, - я вышел в зал галереи.