"Александр Тарнорудер. Послать подальше" - читать интересную книгу автора

подальше совсем в другую сторону. Я поднял с пола ее балахон и повесил на
спинку стула. Из ванной не доносилось ни звука, и я решил спуститься вниз в
мастерскую.
Здесь тоже, несмотря на тесноту, царил идеальный порядок. Готовые
картины стояли на специальной подставке. Несколько недавно принятых заказов
были снабжены подробными описаниями пожеланий клиентов. Рамки вертикальными
пучками располагались строго по ранжиру. Стекло хранилось в особой
безопасной упаковке. Инструменты сверкали полировкой в явно сделанном на
заказ шкафу. Посередине располагался небольшой верстак. Мое внимание привлек
стоящий у стены пластмассовый сундучок, служивший, по всей видимости, еще и
скамейкой. Повинуясь какому-то безотчетному чувству я открыл его. Внутри
ровными рядами располагались написанные маслом картины. Все они были строго
одного размера примерно пятьдесят на семьдесят. Рамок не было - только
простые деревянные распялки для холстов.
Я вынул одну картину наугад. Сразу скажу, что я не особенно понимаю и
люблю абстрактное искусство. Но я держал в руках абстрактную картину,
выражавшую Страх. На ней не было никакой надписи или подписи, но и без этого
я понял, что на ней изображено. Я не смог бы описать ее словами, она как бы
обращалась напрямую к моему подсознанию, и я совершенно отчетливо осознавал,
что это Страх. Я вытащил другую - и она означала Хаос. Еще были Одиночество,
Огонь, Стена, Лестница, Пучина. Именно Пучина, а не просто вода или глубина.
Был Космос, а не звездное небо. Это было очень странное ощущение. Мне
показалось, что я отворил ящик Пандоры.
Картины завораживали. Нет, "завораживали" - это не совсем подходящее
слово. Они будили сразу несколько противоположных желаний: хотелось смотреть
на них еще и еще, но вместе с тем появлялось желание не видеть их больше
никогда; казалось, они открывали в тебе нечто сакральное, но появлялся страх
перед этим открытием; хотелось обладать этими картинами, но, в то же время,
они вызывали чувство смятения и опасности. В каждой из них них говорила
Бесконечность, бесконечность Понятия. Я закрыл ящик и оглянулся - мне
показалось, что за мной наблюдают, хотя сверху по-прежнему не доносилось ни
звука. На стенах мастерской, выкрашенных белой краской не было ничего, хотя
нет - в углу я обнаружил еще одну небольшую картину в зеленых тонах.
Трава. Трын-трава. Травка. Трава Жизни, способная пробиться сквозь
бетон. Трава на кладбище, трава на поле брани...
В кармане зазвонил телефон и вывел меня из состояния прострации.
Оказалось, что я провел в этой загадочной квартире почти час. Мои коллеги
вежливо спрашивали, куда я подевался. Я осторожно поинтересовался, нужен ли
я им сегодня. После непродолжительного обсуждения мне выдали индульгенцию за
пропущенную встречу.
Я поднялся наверх и прислушался - из ванной раздавался легкий плеск
воды, Наоми явно подавала признаки жизни. Интуиция говорила мне, что она и
есть тот самый таинственный автор картин, способных будить совершенно
невероятные чувства.
В комнате на этажерке стояли вперемежку английские и голландские книги.
Фарфоровая посуда и кружева, по всей видимости, были из Голландии, хотя что
я в этом понимаю. Я принялся рассматривать небольшие фотографии на стенах,
открытки с видами Израиля и Голландии, несколько портретов. Женщина за
мольбертом, очень напоминающая Наоми, та же женщина с мужем и дочерью.
Впрочем, они очень похожи - девочка и ее мать, явно "голландцы". Папа - тоже