"Александр Тарнорудер. Конец черному четвергу..." - читать интересную книгу автора

престижных местах и с приличной зарплатой.
А еще у них была дача в Кармиэле...
Конечно, вовсе это не дача, родители Артема купили дом, четыре комнаты
и потрясающий вид. В России отец Артема был, как выражалась его мать,
учительница биологии и природоведения, не то чтобы военный. Он работал
военпредом где-то по Казанской железной дороге и умел потрясающе молчать.
Многие, скажете, молчали, но не многие смогли намолчать себе квартиру на
Электрозаводской и дачный участок по той же дороге. Интересно, что и
придраться не к чему, почти всегда подпись военпреда - это выполнение гос.
плана, а за такое дело не жалко директору ни квартиры ни участка. Но только
директора меняются, а военпреды остаются, получают повышения, и тихо выходят
на пенсию после сорока лет молчаливой службы.
Первое, что сделал Михаил Давыдович Дубинчик после выхода на пенсию,-
обмен на приличный кооператив, потом продажа вместе с гаражом, участком и
машиной, все скопом, одному не то новому русскому, не то старому еврею, по
ажиотажной докризисной цене,- и в Израиль, к сыну. Анна Моисеевна,
профессионально любившая и ведавшая русскую природу, лишь повздыхала. Но
когда маклер привез их к почти готовому дому, прослезилась, и сурово
молчавший до того Давыдыч, так же сурово поставил размашистую подпись
военпреда. Заплатил наличными.
Правильный мужик был Давыдыч, только вот развязался у него в Израиле
язык, почувствовал, видно, подполковник Дубинчик свободу после сорока лет
беспорочной службы, и не жалел он эпитетов ни правительству, ни Кнессету, ни
"русской" партии. Был он членом доброго десятка добровольных организаций,
любивших его за представительный вид и бескорыстие. А единственной его
корыстью было занять свободное от работы по дому и саду время. Вот и сейчас,
потискав, как котенка, внука Мишку, он заявил ему, что собачьей кличкой Эяль
звать его не намерен, и, что удивительно, Мишка смирился, как миленький,
суровому представлению деда, переключившегося на Артема, на давно не мытую
машину, на хорошую, но испорченную вещь - кроличью шапку.
- Ну-ну,- было сказано притихшему от сознания важности момента коту
Артемону.
- Угадай, Тема, что на обед, твое любимое,- спросила баба Анна,
отпустив, в свою очередь, Мишку.
- Борщ,- ответил Артем не глядя, вытаскивая из багажника
сумку-холодильник, звякнувшую запотевшей "Финляндией". - Холодный,- триумф
был испорчен не самим фактом правильного ответа, а полным отсутствием
вопросительной интонации, то есть абсолютно будничным владением предмета,
без всякого намека на радость открытия.
Хорошо идет отпотевшая Финляндия под шелест кондиционера и холодный
свекольник, когда неподалеку за окном - еврей сосну любит - плавится
креозотом смола в молодом сосняке, когда вынут из духовки самый что ни на
есть некошерный зверь, распертый изнутри гречневой кашей, излучающий такой
аромат, что мается от одурения взращенный на вискас искусственник-кот.
Неизвестен науке природоведению непьющий военпред, а Артема повело уже после
третьей рюмки, и сентенция отца "Русский человек хоть пить умеет" и
причитания матери "А под Москвой сейчас маслята" магически отбросили его на
дорбрый десяток лет назад, когда он, уже не молодой специалист, а старший
инженер СКБ, хочешь не хочешь, а не надо ля-ля своим ребятам, и вся
лаборатория едет не то за Пахру, не то за Оку по грибы.