"Е.В.Тарле. Северная война и шведское нашествие на Россию" - читать интересную книгу автора

высокоодаренным полководцем и военным организатором в той тяжелой борьбе, в
которой русскому народу пришлось отстаивать свое будущее, а временами (в
1708-1709 гг.) свое самостоятельное существование.
Если бы можно было характеризовать его дипломатическую деятельность
чисто отрицательными признаками, т. е. указывая на те свойства, которых у
Петра не было, то можно сказать: в Петре-дипломате не было и тени
авантюризма. Он поставил себе цели, повелительно диктовавшиеся
неудовлетворенными экономическими потребностями России в свободном выходе к
морю, в возвращении старых, насильственно отнятых чужеземцами в XVI-XVII вв.
русских балтийских берегов, без чего было бы немыслимо думать о
сколько-нибудь широком развитии экспортной и импортной торговли и вообще о
непосредственных сношениях с Западом. Вовсе не авантюрные завоевательные
претензии и честолюбивые фантазии приковывали мысль Петра к Балтийскому
морю, но невозможность и даже опасность откладывать надолго выполнение
задачи, которая была осознана, как сказано, еще в XVI-XVII вв.
В дореволюционной русской историографии, если (и то с большими
оговорками) исключить С. М. Соловьева, Петр как полководец в общем был
оценен недостаточно и ненаучно. Гигантская общегосударственная,
реформаторская деятельность Петра заслоняла перед умственным взором
историков его руководящую роль в военных событиях.
Петр был душой русского верховного командования, он исправлял много раз
промахи Шереметева, Репнина, Боура, Меншикова и Апраксина, не говоря уже об
Огильви. Даже в самой краткой характеристике Петра, сделанной В. О.
Ключевским в IV томе его известного "Курса русской истории", читаем: "...он
(Петр. - Е. Т.) редко становился и во главе своих полков, чтобы водить их в
огонь, подобно своему противнику Карлу XII". Сделав неизбежную, конечно,
оговорку о Полтаве и Гангуте, совершенно разрушающую, кстати сказать, все
его предшествующие утверждения, и совсем забыв о Лесной, Ключевский
продолжает: "Предоставляя действовать во фронте своим генералам и адмиралам,
Петр взял на себя менее видную, техническую часть войны; он оставался обычно
позади своей армии, устроял ее тыл, набирал рекрутов, составлял планы
военных движений, строил корабли и военные заводы... всех ободрял, понукал,
бранился, дрался, вешал, скакал из одного конца государства в другой, был
чем-то вроде генерал-фельдцейхмейстера, генерал-провиантмейстера и
корабельного обермастера".[13]
Деятельность Петра и его колоссальная переписка свидетельствуют, что на
войне он был прежде всего полководцем, стратегом, а уж потом
"провиантмейстером" и "фельдцейхмейстером".
Что Петр был первоклассным полководцем начала XVIII столетия и что в
самом деле за прошлые века очень мало можно насчитать сражений, которые, как
Полтава, обличали бы такую зрелую продуманность в подготовке и развитии
боевых действий, такое проникновение в психологию противника и такое уменье
использовать его слабые стороны, с этим не будет спорить никто,
сколько-нибудь добросовестно и беспристрастно изучивший петровскую
документацию.
Даже в самой краткой характеристике Петра как организатора армии должно
упомянуть об одном традиционном извращении истины в старой историографии. Мы
говорим о преувеличении роли иностранцев как помощников и чуть ли не
"руководителей" Петра в проводившихся им реформах. При этом прежде всего с
великим почтением поминают шотландца, бывшего долго на австрийской службе,