"Константин Тарасов. Следственный эксперимент " - читать интересную книгу автора

верующий, неверующий? Неверующий во что? В сотворение в пятницу рыб в воде и
птиц в воздухе? Тогда и я неверующий.
Это интересно, думаю я, вот и ксендз неверующий.
- А потом я просто не знаю, - продолжает он. - Однажды в пасхальную
ночь костел был полон народу, все преклонили колени, я дал ему знак начать
хорал, он кивнул, что понял, сел за кафедру и заиграл краковяк. Конечно, его
чуть в клочья не разорвали, вернее, хотели крепко побить, но не в том дело.
Человек такой - семь пятниц на неделе, неорганизованный, непротив
покуражиться. Он больше музыкант, чем костельный органист. Понимаете?
- Все мы, - киваю я, - хотим иметь большую свободу, чем имеем.
- Да, да, - говорит ксендз. - Примерно так.
- А Буйницкий тоже не работает, то есть помимо костела?
- Работает. Сторожем на маслозаводе. Заводик у нас есть небольшой.
- Какая у него роль в костеле? - интересуюсь я.
- Сакристиан, - отвечает ксендз, - ведет хозяйство, помогает мне на
службах. Вы, если судить по вашим вопросам, еще не знаете - он раньше
неверующий был. В Вильнюсском университете учился, филолог, в школе
преподавал. Но когда дети умерли, из школы ушел. Несчастные люди Буйницкие.
Имели двух девочек, и обе умерли в один день от воспаления легких. Простыла
одна, заразила сестричку - за неделю сгорели, а были маленькие, только
говорить научились. Мне их глубоко жаль. Благородные, добрые люди.
- Добрые? - переспрашиваю я. - А что это такое?
- Добрые, - повторяет ксендз, - это те, которые делают добро. По-моему,
просто.
- Или не делают зла?
- Нет, добро.
- Так они делают добро?
- Доброта проявляется в отношениях, - говорит ксендз. - Да вы и сами
это понимаете. Вот они привязались к дочери органиста. Буйницкий, пожалуй,
относится к ней лучше, чем отец. Пани Анеля заботится обо мне. И потом,
чтобы совершить преступление, я полагаю, надо вступить в конфликт. С кем у
Стася Буйницкого могут быть конфликты? Сторожка, дом, костел - вот круг его
забот и знакомств. Ударить человека насмерть? Нет, это он просто неспособен
сделать.
- Если не секрет, Адам Михайлович, - спрашиваю я, - вы никогда не
жалели, это не для следствия, а так, по-человечески интересно, что стали
ксендзом этого костела в этом маленьком городке?
- Нет! - подчеркнуто твердо отвечает ксендз. - И какое сожаление вы
подразумеваете? Что я не домогся стать епископом? Я к этому и не стремился.
Я сам вышел из местечка. Эти люди мне близки, то есть были близки, старое
поколение, близки и понятны, когда я был помоложе. А потом многое
переменилось...
Мне интересно знать, что переменилось, но он молчит, взгляд его
застывает на каком-то предмете за моей спиной, на чем-то, по-видимому,
страшном, если, конечно, это не игра. Я оглядываюсь на алтарь и различаю там
медленно двигающуюся фигуру. О господи, думаю я, кого же ты послал на
исповедь следующим? Человек останавливается, прислушиваясь к тишине,
вглядываюсь в сумрак костела. Затем вновь осторожно продвигается вперед и
опять останавливается, соступив с алтарного возвышения.
Вежливое обращение к людям предписано мне служебными обязанностями, и я