"Константин Иванович Тарасов. Единственный свидетель - бог" - читать интересную книгу автора

атеист был. В Вильнюсском университете учился, филолог, в школе преподавал.
Но когда дети умерли, из школы ушел. Несчастные люди Буйницкие. Имели двух
девочек, и обе умерли в один день от воспаления легких. Простыла одна,
заразила сестричку - за неделю сгорели, а были маленькие, только говорить
научились. Мне их глубоко жаль. Благородные, добрые люди.
- Добрые? - переспрашиваю я. - А что это такое?
- Добрые, - повторяет ксендз, - это те, которые делают добро.
По-моему, просто.
- Или не делают зла?
- Нет, добро.
- Так они делают добро?
- Доброта проявляется в отношениях, - говорит ксендз. - Да вы и сами
это понимаете. Вот они привязались к дочери органиста. Буйницкий, пожалуй,
относится к ней лучше, чем отец. Пани Анеля заботится обо мне. И потом,
чтобы совершить преступление, я полагаю, надо вступить в конфликт. С кем у
Стася Буйницкого могут быть конфликты? Сторожка, дом, костел - вот круг его
забот и знакомств. Ударить человека насмерть? Нет, это он просто неспособен
сделать.
- Если не секрет, Адам Михайлович, - спрашиваю я, - вы никогда не
жалели, это не для следствия, а так, по-человечески интересно, что стали
ксендзом этого костела в этом маленьком городке?
- Нет! - подчеркнуто твердо отвечает ксендз. - И какое сожаление вы
подразумеваете? Что я не домогся стать епископом? Я к этому и не стремился.
Я сам вышел из местечка. Эти люди мне близки, то есть были близки, старое
поколение, близки и понятны, когда я был помоложе. А потом многое
переменилось...
Мне интересно знать, что переменилось, но он молчит, взгляд его
застывает на каком-то предмете за моей спиной, на чем-то, по-видимому,
страшном, если, конечно, это не игра. Я оглядываюсь на алтарь и различаю
там медленно двигающуюся фигуру. О господи, думаю я, кого же ты послал на
исповедь следующим? Человек останавливается, прислушиваясь к тишине,
вглядываюсь в сумрак костела. Затем вновь осторожно продвигается вперед и
опять останавливается, соступив с алтарного возвышения.
Вежливое обращение к людям предписано мне служебными обязанностями, и
я уже готов сказать: "Добрый вечер! Чем могу быть полезен?" - только я жду,
когда человек приблизится.
В этот важный момент ксендз Вериго ерзает по скамье, и громкий
предательский скрип прорезает тишину. Таинственный пришелец охает и
поворачивает бежать.
- Стой! - кричу я возмущенно. - Буду стрелять! - Это чисто
психологический прием, давление на нервы; я при невыясненных
обстоятельствах не стреляю, не стреляю вообще, даже в воздух; это мне не
нравится, стрелять каждый дурак умеет. Крикнуть: "Стреляю"! - дело совсем
иное, тут проверка реакции, жизненного опыта, что ли, квалификации,
сопричастности к делу. Кому раскрыться нельзя, того и выстрелы не
остановят.
Человек, однако, послушно останавливается, и мы подходим к нему!
- Господи! - шепчет ксендз.
- Вы его знаете? - спрашиваю я.
- Да. Это Жолтак.