"Константин Иванович Тарасов. Испить чашу " - читать интересную книгу автора

А прежде по твердому слову патриарха Никона дворянская конница громила
за грехи униатства Кутеинский монастырь. Монахи - кто были побиты, кто
похудее да расторопнее - бежал, на ходу возвращаясь в "греческую" веру, а
монастырскую печатню повезли на подводах в Новый Иерусалим. Под гул
патриаршего дела совершились и меньшими лицами доступные грехи. Так,
похватали многих людей для вывоза боярские дети. И до Дымов докатились эти
расходящиеся, как по озеру, круги; пришел сюда отрядик от боярина Морозова
за такого рода добычей для оскудевшей на челядь вотчины. Но трудно было
тогда застать врасплох всю деревню. Лишь поднимали галдеж дальние
сторожевые галки с сороками, как все неслись в лес, где в тайных ямах
хранилось домовое добро. Пустая изба с нечаянно забытым горшком оставалась
для вымещения злобы... Все-таки полтора десятка людей морозовцы повязали.
Среди них и эту блаженную, наказанную насилием за свежесть щек и отчаянное
отцовское сопротивление. И еще была там одна девка, необычно красивая на
лицо, - Марусенька. Ее берегли на подарок боярину или для продажи. И
несколько шло мужиков, и подростки. А Эвка попалась в этот гурт уже по
дороге...
- А отец? Что отец делал? - чуть не крикнул от нетерпения пан Юрий,
следивший в рассказе свою линию и видя ее в тупике.
Что отец... Пан Адам отъезжал на те дни по воеводскому вызову для
подтверждения нерушимой верности целованию. А вернулся - как молотом его
хватило. Заметался, собирая отряд для отбития собственности. Но уже три дня
прошло. Кто увел? Куда? Все же отыскались следы дымовского полона. До
Березино дошли по тем следам. Только не потребовалась кровавая стычка -
никого из наших уже не было в Березино, а дворяне клятвенно заверили пана
Адама, что и знать не могут, где они есть, - сбежали. Вернули только
Марусеньку в удушенном виде и не хотели за нее отвечать, потому что
удушилась своей рукой, и еще был убит стрелец, стороживший пленных, ножом в
живот, - квиты.
Но что было? Как ушли?.. В Березино загнали их в пустую конюшню.
Вечером офицеры взяли Марусеньку для осмотра достоинств, а напившись, не
утерпели полакомиться. Через часок она вернулась в растерзанном виде, а еще
через час, неприметно сплетя шнур из окровавленной своей сорочки, повисла
тихо в темном углу. Тогда вроде бы Эвка загадочным шепотом сквозь щель в
стыке ворот уговорила солдата выпустить ее для открытия ему важной тайны.
Он выпустил и за углом конюшни вместо обещанной сладости узнал, каким
невыносимым огнем запекает кишки холодная сталь отточенного ножа. Мимо
этого солдата, все еще сучившего ногами в сопротивлении смерти, все они и
прошли, крестясь, чтобы не завопил, не привлек воплем товарищей и не
закрылась стежка в темноту близкого леса.
Пожалел пан Юрий несчастную Марусеньку, похвалил добрую отзывчивость
соседей, но твердость Эвкиной руки, обратившая погоню пана Адама в
напрасную трату конских сил и отнявшая у него радость и славу спасителя,
показалась ему излишней, даже как бы с недозволенным посягательством на
чужие права. Пожалел он и отца, но не зная за что, вовсе не за болотные
страдания, или за вынужденную фальшь присяг, или униженность сладкоречия с
московскими чиновными лицами навроде воеводы - все это было необходимостью,
велось по правилам жизни; пожалел он отца за нечто неопределимое, за
какую-то печальную морщину на лице, за отложившуюся тайной грустью в
глубину глаз потерю шанса на счастье. Но молод был пан Юрий, и не