"Игорь Тарасевич. Мы должны говорить друг с другом (маленькая повесть)" - читать интересную книгу автора

упакует учебники ойкуменского, тетради - надо купить большую коленкоровую
тетрадь за 95 копеек, для записей, и маленькую, блокнотик - для слов для
словарика. В доме было грязно, неубрано. На плите стояла заскорузлая
сковорода с остатками жареной колбасы, и Скобликова взяла эту колбасу и
съела. Перегоревшее масло отдавало едким на вкус, словно машинное. За окном
из-под их "Жигуленка" торчали Ленины ноги. Она бросила в них спичечным
коробком.
- Пришла? - ноги задвигались, и муж вылез из-под машины, держа
врастопырку измазанные черным руки, - Кончилось? Быстро что-то. Голову мне
промокни, руки грязные.
Он встал под окном, как лошадь. Она принялась вытирать ему платочком
лысину, разводя по проборам светлые волосы, вспотевшие на жаре.
- Ну, и что вы там делали? - Он коснулся рукой носа, оставив на губе
черную полосу.
- Что, что. Занимались! Стой спокойно. А где Володечка?
- За сигаретами послал.
Он взглянул исподлобья и отстранился:
- Хватит... Как занимались-то? Расскажи.
- Проверяешь?
- Дура, - привычно бросил муж, - Кому ты нужна, на себя посмотри!
Она действительно пошла и посмотрела на себя в зеркало - баба еще хоть
куда, плотно провела руками по бедрам, повернулась к зеркалу задом, выгнула
спину, стрельнула глазами через плечо, потом через другое.
- Нужна! У нас там мальчики молодые, между прочим! - крикнула она от
зеркала и сразу пожалела об этом.
- А-а,-тут же завелся муж, - вот с этого бы и начинала, дура. Ду-ура!
Только вспомни теперь еще про свои занятия! Рубашку я сколько дней прошу
зашить? Сидишь целыми днями дома, мы с матерью вкалываем почем зря, а ты
что? Дом, посмотри, как хлев!
Он, злобно тряхнув пачкой, высыпал себе на ладонь горку стирального
порошка, просыпав его на пол ванной, и, щерясь ртом, начал мыть руки.
- Хлев! - он пихнул ногой валяющийся обмылок, - Посмотри! Мать... Мать
спины не разгибает, руки в земле! Не знаешь, на чьи деньги мы живем? Ду-ура!
На торговлю ехать -нос воротишь! А не будь материных роз, я тебя по подругам
не на "Жигулях" возил бы, а на велосипеде!
- Я сама могу на велосипеде! - закричала она первое, что пришло в
голову, - Пропади пропадом твои "Жигули", ты на них больше, чем на меня,
внимания обращаешь! Я пешком буду ходить! Дурак! И на ойкуменский буду
ходить! Выучусь и поступлю на работу, да!
Она бросилась на тахту и зарыдала:
- Ах! Ах! Ах! - В такт ее рыданиям над тахтой закачался на ножке
торшер-поганка.
- Ку-уда будешь ходить? - Муж вышел из ванной, - Ты ж говорила
-иностранный.
- Это и есть иностранный... Ойкуменский язык...
- Нет такого языка! Что ты мне мозги компостируешь!
- Есть! - еще громче зарыдала она, - Есть!
Бум бель... Ах! Бум бель... что-то там... белькербау дум... ча - будет
"я тебя люблю". Дурак!
- Хм...