"Александр Тарасенко. Письмо ушельца" - читать интересную книгу автора

той, которую я проделал вечером в тот июньский, начала месяца, день. Без
четверти семь я выключил телевизор и пошел на кухню. Тридцать единиц
простого инсулина в подкожно-жировой слой живота йо-хо-хо, и бутылка
кваса! Мир вдруг распался на четыре части, объединенные в две
самостоятельные и не влияющие друг на друга пары. В Москве политический
обозреватель ЦТ вел первый выпуск сегодняшних мировых новостей, уделяя
основное внимание внутреннему положению и внешней политике США, а здесь,
на юге Украины, я стоял босыми ногами на линолеуме под дерево, прижимал
проспиртованную ватку к месту инъекции и смотрел в окно, за которым
независимо от положения дел в Москве, Вашингтоне и подкожно-жировом слое
моего живота существовал свой мир. Мирок. На лавочках возле подъезда
сидели молодые мамаши с малышами на руках, мамы молодых мамаш, их соседки
и подруги. Громко разговаривая, они дружно щелкали жареные семечки и
сплевывали шелуху себе под ноги. Порой раздавался нервный окрик одной из
молодых мамаш или детский рев, следовавший непременно за рассерженным
выговором издерганной мамаши и шлепками по мягкому месту. Женские голоса
перекрывал мужской, врезавшийся в птичий гомон хлопками орлиных крыльев.
Голос принадлежал человеку, который имел маленькую внучку, выпирающий
живот и гордый вид хозяина этого птичника. Сейчас он докурит сигарету и
двинет в соседний двор, где в компании пенсионеров "забьет козла". Самое
время высыпать на стол костяшки домино, которые соберут обратно уже на
следующие сутки. Самое время продолжить полировку крышки стола шершавыми
ладонями пенсионеров и гладкими костяшками домино. Сейчас бросит окурок в
урну, успел подумать я, на секунду опережая мыслью его действие. Он
выбросил сигарету и двинул со двора. Так было, так есть, так будет. В той
же последовательности происходили события почти полтора года назад, разве
что тогда малыши были младенцами и не раздражали своих мамаш настойчивыми
попытками исследовать необъятные просторы этого маленького мира, да
обстановка в Персидском заливе была спокойней...
Как всегда, в семь я выключил телевизор, настроил приемник на
короткие волны в диапазоне двадцати пяти метров и занялся ужином. Сегодня
я решил уйти отсюда. Из квартиры, в которой так хорошо одному. Из мира, в
котором так трудно одиноким. В холодильнике останется кое-что из
продуктов. Здесь, в провинции, туговато с продуктами. Почти все, что
удается произвести, отправляется в крупные центры. Остальное попадает в
холодильники граждан, не имеющих желания простаивать в очередях свободное
от работы время. Отключить холодильник или нет - вот в чем вопрос. Если
отключен холодильник и задраены окна, значит, ожидать хозяина бесполезно.
Знаю точно, что возьму с собой ключ от входной двери. Как память,
например. Фетиш. И вообще, Кэтрин сказала, что и могу вернуться. Что я
захочу вернуться.
Кэтрин...
Проглотив ужин, состоявший из яичницы с салом и помидорами, черного
хлеба с тонким слоем сливочного масла и большой кружки холодного кваса, я
продолжаю излагать на бумаге мысли человека здравомыслящего и думаю о
Кэтрин. Неприятное ощущение в месте инъекции исчезло, и теперь я могу
застегнуть джинсы на пуговицу. Тело расслабляется - следствие ужина и
мыслей о Кэтрин.
Робинзон Крузо окрестил спасенного им аборигена Пятницей по той
причине, что в пятницу избавил его от съедения каннибалами. Я встретил