"Андрей Таманцев (В.Левашов). Разборка (Пропавшие без вести)" - читать интересную книгу автора

энергии изнутри, глаза смотрели внимательно, спокойно, не моргая. И будто бы
отстраненно, бесстрастно.
Первым побуждением Сорокина было выйти из-за стола и встретить
посетителя дружелюбным рукопожатием. Он даже встал, но наткнулся на
холодноватый взгляд Калмыкова и неловко, на полужесте, предложил, показывая
на кресло возле приставного стола:
- Прошу. Калмыков был в хорошем темно-сером костюме,
облегающем его высокую фигуру, хорошо пострижен, чисто выбрит.
Крахмальная рубашка. Красный, со вкусом подобранный галстук. Угол такого же
красного платка в кармане пиджака. Он был похож на профессионального
дипломата откуда-то из Пакистана или Ирана. Они там все такие. Холодные и не
моргают. Как змеи.
Он и сел, как дипломат. Уверенно, прямо. Закинув ногу на ногу, сложив
на колене большие сильные руки. Руки у него были не как у дипломата, а как у
крестьянина.
- Я рад, Константин Игнатьевич, видеть вас на свободе, - приветливо
произнес судья. - Когда вы освободились?
- Неделю назад, - ответил Калмыков.
Сорокин ожидал продолжения, но Калмыков молчал. Пауза затягивалась,
становилась неловкой, тяжелой.
- Одну минуту, - проговорил Сорокин и придвинул к себе компьютерную
клавиатуру. - Мне нужно сохранить текст.
Никакого текста ему сохранять было не нужно, он просто хотел выиграть
немного времени, чтобы освоиться в этой ситуации, отчего-то неудобной для
него, неприятной. Он нажал клавишу. Курсор не шевельнулся. Пощелкал мышью.
Никакой реакции. Компьютер "завис".
- О Господи! - удивился Сорокин. - Вы в самом умеете выводить из строя
компьютеры?
Калмыков посмотрел на него с вежливым недоумением.
- Не понимаю, о чем вы говорите. Я не разбираюсь в компьютерах.
- Это я так, к слову, - пробормотал судья, тут же разозлился на себя и
решительно заговорил: - Константин Игнатьевич, я действительно рад, что вы
на свободе. Очень рад. Буду откровенным. Все эти два года ваше дело не
выходило у меня из головы. Я вам больше скажу: меня почему-то мучила
совесть. Не понимаю почему. Это трудно объяснить.
- Это легко объяснить, - бесстрастно возразил Калмыков. - Это значит,
что у вас есть совесть.
- Надеюсь, что есть, - с веселой иронией подтвердил судья, пытаясь
перевести разговор в тон легкой светской беседы. - Сам я в этом не
сомневался. Но услышать от других все равно приятно. Ваши слова облегчат мне
жизнь.
- Нет, - сказал Калмыков.
- Нет? Что значит "нет"?
- Не облегчат.
Не получалось светской беседы. Правильнее всего было дать Калмыкову
разрешение на допуск в судебный архив и закончить этот тягостный разговор.
Но что-то мешало Сорокину это сделать.
- Константин Игнатьевич, я не думаю, что вы можете быть на меня в
обиде, - серьезно, доверительно проговорил он. - Приговор не мог быть иным.
Такой же приговор вынес бы любой судья. Против вас было все. И главное -