"Э.Тайрд-Боффин. Преподаватель симметрии (в вольном переводе А.Битова)" - читать интересную книгу автора

кудряво-выгравированной надписью, как на дверной дощечке,- я еще подумал с
ухмылкой: неужели у этой жалкой фотоработы есть тщеславный автор? Вторым
предметом, который меня бы самого уж никак не заинтересовал, если б не
поведение старика в его отношении, была некая кнопка наподобие звонка,
расположенная тоже над кроватью, но несколько ниже "картины". Звонок этот
был вмазан в стену, так что одна кнопка и торчала - круглая, гладкая,
белая, довольно широкая для кнопки, со среднюю пуговицу. По-видимому,
устройство было недавно установлено, потому что вокруг него просыхало, но
еще не просохло серое цементное пятно. Вот на эту кнопку изредка, будто с
испугом, косился старик, но тут же и пытался этот свой испуг от меня скрыть,
неумело придавая своему взгляду вид случайно брошенного. Кнопку я легко себе
объяснил: что она установлена для вызова старика к лифту, а что он на нее
косится, я тоже истолковал как затравленность несчастного и подчиненность.
- Хозяин вас сегодня уже не будет беспокоить,- сказал ему я как можно
мягче, с тем чтобы он хоть с этой кнопкой не дергался - и так я отчаивался
вытянуть из него что-нибудь мне пригодное.
- Благодарю вас, это я понял,- сказал старик. Все-таки поразителен
был этот его вставленный в лицо взгляд! И я подумал: до чего же социально
предопределено восприятие! ведь я же прекрасно знал, кого искал, пока
искал... и так забыл, когда нашел... В этой конуре я отводил ему меру
разумения, определенную низшей линейкой социальной лестницы. Господи! ведь
если он написал такое, то как же он все видел, и меня видел... все это
время. Мне стало тут настолько неловко моей снисходительности и
покровительства, что я в замешательстве вскочил со стула, а чтобы как-то
оправдать эту резкость движений, сделал вид, что поднялся прочитать подпись
фотографа под картинкой. И то, что я прочел, было впрямь причудливо: "ВИД
НЕБА ТРОИ". - Вы были в Трое? - глупо спросил я. - Как же я мог там быть?
- Старик слабо ухмыльнулся.- Меня тогда не было.
- Конечно, я имею в виду...- забормотал я, опять наткнувшись на свою
глупость.- Я говорю о том месте, которое, я читал, недавно отрыли, где была
Троя... я современную Трою имел в виду...
- Нет, это небо именно т о й Трои, т о небо,- монотонно произнес
старик.
Холодок прошел по моей спине. Как человек молодой я страшился встречи с
безумием. Да, что говорить! я ни одного мертвого за свою жизнь не видел, не
считая жертв несчастных случаев - а это еще не мертвые, не твои мертвые. И
безумных... лишь юмористические тени в уличной толпе. Но слабоумие - не
безумие. Здесь же - я испугался Ваноски, отвел взор и уставился на его
шкаф.
У него в "Последнем случае писем" есть место... ах, какое место! Не
могу объяснить, почему именно оно так на меня каждый раз действовало, а я
перечитал его уже много раз, заиграл, как пластинку с любимой мелодией,
так... Там герой ждет письма, а его нет, и вот он, совсем уж раздерганный
страхом и страстью, идет по пустоши на берегу моря ; вдруг- стоит на дюне
дырявый фанерный шкаф, видимо, выкинутый прибоем, герой раздраженно и
автоматически отворяет дверцу - там письмо. Он яростно вскрывает его,
впивается, и в нем: "Дорогой Урбино!.."-а дальше не прочесть никак; словно
бы и слова, и буквы, и ее почерк, и он прочитывает залпом, а опять - ничего
не прочел, и он читает снова и снова - и не может прочесть. Он тут же
спешит домой, садится и стремительно строчит ответ. И дальше - господи! как