"Э.Тайрд-Боффин. Преподаватель симметрии (в вольном переводе А.Битова)" - читать интересную книгу автора

доктор почувствовал себя даже отчасти нехорошо, что-то вроде короткого
головокружения... Он снова перевел взгляд на открытки - и увидел совсем
иные изображения: на каждом из этих лиц вдруг прочел он несбывшуюся мечту,
изначальную чистоту, ни капли грязи не приставало к ним, а лишь усталость,
утомление надежды... Доктор видел их глазами Гумми, и нелепое для его
занятого и безукоризненного мозга соображение, что пошлость-то видит он сам,
что он умеет ее видеть, поразило его. Он глядел на Гумми с восторгом
естествоиспытателя: такой способности к любви он еще не видал ни в ком.
"Господи! - про себя воскликнул доктор.- Какой может быть грех на
душе у этого человека?.. Какой грех, кроме..." Но и этого греха, даже такого
невинного, вдруг понял, что быть не могло.
Так он стоял, восхищенный чистотою и красотою Гумми - старый мальчик
молодел, озаренный светом красоты, которую, упиваясь, созерцал. Гумми
остановился на одном портрете и долго на него смотрел. Это было, бесспорно,
наименее развязное изображение из всех, что он перебрал: простое лицо,
глуповатое и чистое, непонятно как попавшее на подмостки - бесталанное в
театральном зле. Гумми вздохнул с восторгом. - Нравится? - спросил он
ревниво. - Очень,- сказал доктор с глубокой искренностью. Сердце его пело.
Он снова любил Джой.
Необыкновенное волнение охватило его. Он увидел, как воздух вокруг стал
прозрачнее, обнаружив во веем чистую форму и точный цвет. А ведь опять
осень... сообразил Давин. Мир проносился, отчетливый и быстрый, как образ, и
вновь оказывался на том же месте. Мир бесконечно возвращался и возвращался,
лишь на долю мгновения отведенный от взора сознанием, чтобы оказаться собою,
свободным от познания и тусклых себялюбивых отражений. Давин пил его, как
невероятную воду, более воду, чем вода.
Наверное, только в этом смысле в Раю нет особых благ, кроме ручьев, кущ
и небес... подумал он. Зато они такие) Господи! и город-то - городок!..
Впервые обнаружил он, что город как-то расположен и расположен нехудо...
Они вышли из-под навеса, и на мысике платформы увидали вместе, как он
клубится, еще прохладный и не до конца очнувшийся, свернувшийся клубочком в
излучине Кул-Палм-Ривер. В реке уплывали облака, будто их упускала,
полоская, прачка. Во-он тот мосточек... она и действительно полощет...
Господи, как видно! Даже вон все тот же поезд вдали... И ближе - красная
черепичная толкотня, успокоенная зеленью чуть уже бледнеющих крон, пыль в
конце дороги, скромный благовест коровьего колокольца... Как все равноправно
и одновременно располагалось, не заслоняя, не заглушая... Давину вдруг
показалось, что надо успеть любить, потому что... такого... скоро... никогда
больше... не будет.
Он достал портсигар, пальцы его дрожали. Гумми ослепительным зайчиком
отразился в полированной крышке, и Давин, спохватившись, предложил ему.
И пока Гумми, растроганный и польщенный, разминал неумело сигарку,
сыпля табак, Давин резко опомнился, городок потускнел, покрывшись сизым
налетом, поезд был не тот, потому что с другой стороны и в другую сторону,
мусорный бак, упавши набок, вывалил все свое изобилие... черт! забыл!..
Давин пытался вспомнить ту кардинальную мысль, что осенила его с отъездом
невесты,- казалось, мысль умчалась вслед за Джой вдаль, не оставив следа.
Что же такое я подумал? Чувство, мысль... нет, никакой связи... черт! именно
это соображение следовало непременно припомнить - без него он не мог
продолжать работу.