"Э.Тайрд-Боффин. Преподаватель симметрии (в вольном переводе А.Битова)" - читать интересную книгу автора

что он близкий друг Чар-ли Чаплина, в доказательство чего рылся в бездне
растрепанных квитанций и документов, все никак не находя его визитную
карточку; тут-то мы ему и не верили, и он искренне огорчался.


Не требует перевода, это и у нас-так (А. Б.).


Не знаю, сколько прошло дней... наверное, сколько поклонников. Начали
мы в воскресенье, это точно. То ли поклонники стали реже, то ли дни длиннее.
Только вдруг мне приснился роман. Его новое окончание. Вариант. Будто мой
герой перед тем, как пойти "на дело", когда он раздает долги и гасит
квитанции, а потом тщательнейше моется, бреется, одевается, подвязывает свои
гранаты... Так вот, перед самым банкетом он отдает еще один долг: идет
проститься с единственным человеком на Земле, которому он небезразличен,
естественно, к преданной ему женщине (вы догадываетесь, что мой одинокий
мститель, кажущийся себе бесчувственным, втайне очень сентиментален, что,
впрочем, не противоречит). Он разыгрывает перед ней сцену расставания
навсегда, говорит о своем бессердечии, что он не вправе и т. п" и,
побежденная честностью и убедительностью его доводов, она наконец верит ему,
что это - все, что - конец, и, несчастная, отпускает его. И вот, когда он
не взорвался, когда он выкинул эти перегоревшие свои лампочки в черный
провал океана, он оказывается и на самом деле совсем один. Ему - некуда:
даже дома теперь у него нет, он его продал, а деньги раздал; даже денег у
него нет - зачем бы они ему после взрыва? Ему - не к кому: у него нет
родственников, и даже с единственной женщиной, терпевшей его, он расстался
навсегда. У него окончательно нет души, но тело-то у него по-прежнему есть.
И вот, пробродив ночь, продрогнув и изголодавшись, он обнаруживает себя
стоящим у порога покинутой женщины и не решается дернуть звонок... как тут
дверь отворяется сама. Она ничуть не удивлена, что-он вернулся. Она его
ждала. Ужин еще теплый...
Мне казалось, что я возвращаюсь за рукописью. Сколько же времени
прошло? Три дня? Три года?.. Мне будто огнем в лицо полыхнуло, я покрылся
испариной. Это был не стыд, не боль, не страх, не совесть, не раскаяние...
Это было... Нет слов для чувства непоправимости. "Дика!" - вскрикнул я и
побежал.
Замок не попадал в ключ, дверь отворялась не в ту сторону... Дики не
было. Все было аккуратно и пусто. Пустее, чем когда Дики просто не бывало
дома. Не было и попугая. Клетка была пуста, вот в чем дело. Три дня? Три
года?.. Я нашарил на столе записку; шторы были задернуты, и было не
разглядеть. Выключатель не находил руку... наконец - свет. Записка с руками
ходила ходуном, строка промахивалась мимо взгляда. Я положил ее обратно на
стол, на то же точно место, где она лежала, и, упершись в край руками, сумел
наконец прочесть: "Жако улетел. Я побежала искать. Каша на плите. Целую. Э."
Мне должно было стать легче, но не стало. "Три дня? Три года?.."-все
бормотал я, кружа по комнате. Я задел стопку, и книги посыпались на меня.
Они сыпались и сыпались, как крупа. "Каша!" - сообразил я и, ликуя,
бросился к плите. Каша была еще теплой! Она не могла быть теплой ни три
года, ни три дня. Время стремительно сокращалось, как живое, как сердце.
Казалось, мне должно было стать легче от этого. И опять не стало. Время