"Э.Тайрд-Боффин. Преподаватель симметрии (в вольном переводе А.Битова)" - читать интересную книгу автора

мужским и женским, как бы шагнувшими навстречу друг другу, чуть ли не руки
протянувшими,- но между ними было заключено нечто ужасное, что и увидел
Тот, Кто Отразился. А Тот, Кто Отразился, увидел Ее. А Она никак не могла
вызвать подобного ужаса. В ней ничего ужасного такого не было. Да и не
ужасного тоже. Бывают же потрясены и красотой. Во всяком случае, так пишут в
книгах. Ничего подобного. Бледная моль, так я себе сразу сказал. Однако глаз
не мог отвести. Что Он в Ней увидел? Может, так прозревают Судьбу? Может,
Судьба так и выглядит? И наряд ее не привлекал внимания: какой-то для
женщины безразличный к себе наряд - свободный, и только, и в руке
хозяйственная сумка. Пепельные длинные волосы, всклокоченные, будто дыбом
вставшие. Халда. Халда и есть, так я себе сказал. Не мог отвести глаз.
Глаза! Глаз я не мог отвести от ее глаз! Большой лоб, широкие белесые брови,
глаза скорее все-таки серые, чем голубые (фотография-то черно-белая), но -
большие, немалень-кие-таки глаза, прямоугольные какие-то, и расставлены
волшебно - так далеко от переносицы, как и не бывает. Скулы тоже невозможно
широкие, но этого как раз и не заметишь - так широко стоят глаза... Смотрят
в разные стороны, как у рыбы. Рыба" сказал я себе. Моль, халда и рыба, так я
себе сказал. Но никто никогда не был так строен под своей одеждой, как
она...
Ах, нет, этого мне не пересказать. Я не помню, что я увидел сразу, а
что разглядел потом, в какой последовательности это было... Это очень важно,
в какой последовательности. Первое, это его потрясенное лицо. Потом
недоумение перед ее лицом: в нем не было того, чем так уж потрястись. Потом
ее отраженное лицо, еще более бледное, смытое, но и удивленное. Потом его
отражение, словно бы искаженное еще большим ужасом уже от себя самого - от
вида собственного потрясения. На какую-то долю секунды фотография ожила и
повернулась. Словно кто-то еще вышел или вошел в магазин, и стеклянная дверь
повернулась и качалась... но сначала он смотрел на нее, а она на витрину, а
потом он на витрину, а она на него. Фотография запечатлелась во мне
навсегда, она у меня и сейчас перед глазами. О, я изучил ее, как ничто
другое за всю мою жизнь! Но только, может, их было последовательно три, как
кадры киноленты. Или, на долю секунды, фотография стала стереоскопична
настолько, что можно, казалось, было заглянуть и за спину
сфотографированных...
"Не придавайте значения... Чистый случай... Абсолютно фрагмент... Не
верьте ничему... Зря это я... Не думал, что вы..."
Его лепет неприятно чесался в ухе и заставил меня наконец оторваться от
этого и впрямь не столь значительного изображения - но безумца уже не было.
Казалось, спина его мелькнула в конце аллеи, но, может, и это был уже не
он... Я хотел побежать за ним, но почему-то так и остался сидеть; не знаю,
как долго всматривался я в конец аллеи, загипнотизированный его испарением,
только очнулся я оттого, что фотография выпала из рук моих на песок: значит,
фотография была! Я нагнулся, машинально поднял... Это была не та фотография.
Но эту я тоже мельком видел, пока он рылся в своем портфеле: облака... "Вид
неба Трои"... Да, эта самая, что здесь у меня висит.
Не кажется ли вам сюжет "Илиады" несколько странным? натянутым, что ли?
Я понимаю, он уже не обсуждается. "Одиссея" как сюжет следующий - более для
нас узнаваема. Тут уж ничего не остается, как плыть и плыть. Волны... А вот
Елена... Последовавшие в веках поэтические реминисценции по ее поводу куда
более реальны, чем она сама. Нет, не ее неописуемая, а вернее, так и