"Роман Светлов. Гильгамеш (повесть)" - читать интересную книгу автора

Отсюда, от алтаря, и распространялась устойчивость, уверенность,
почтение к городам, возвышающимся над равниной подобно
земледельцам, что поднялись на холм и, приложив руку к глазам,
осматривают свои нивы. Слава городов была настолько велика, что
любое изменение, происходящее в них,- будь то перестройка
храмов или возведение новых купеческих амбаров - становилось
предметом бесконечных пересудов в землях черноголовых. Когда же
речь шла о стенах, вся равнина распахивала глаза и уши, ибо
новые стены - вещь небывалая.
* * *
Город Урук всегда считался местом веселым, затейливым, но только
взрастив такого героя, как Гильгамеш, он мог решиться на это.
Построить стены - уже событие, а построить самые большие в
Шумере стены - скандал! Болотистая равнина насторожилась - к
добру это, или нет? И как еще боги посмотрят на такую гордыню;
гордыню не просто явную - показную! Неужели урукцам не страшно?
Неужели все они - безумцы?
Безумие на Урук нагнал Гильгамеш. Когда рождается подобный
человек, сограждане его плачут и радуются одновременно. Плачут
от страха и смеются от восхищения, ибо невозможно предугадать,
чего больше отныне будет в жизни - горя или достатка. И
все-таки радость, в конечном итоге, перевешивает. На таких
Больших, как он, смотрят не только все земли черноголовых. На
них не отрываясь, с ревнивым восхищением взирают Небеса. Теперь
будет о ком слагать песни - чтобы следующие поколения слушали
их, хлопая в ладони от изумления. Какой бы ни была странной
жизнь рядом с Большим, ее не думая можно именовать счастливой,
так как будущее назовет твой век "благовременьем". И не
одно еще поколение станет завидовать тем дням, когда боги
спускались в твой город, дабы поговорить с Большим.
Его именовали Гильгамешем, вкладывая в это сочетание звуков
благоговейное почтение, ибо пришло оно из древности и означало
когда-то "герой-отец рода". Внешне, конечно, владыка
Урука мало походил на патриарха, и из всех тех явных смыслов,
что имело имя Гильгамеш, в первую очередь в глаза бросалось
неуемное женолюбие. Но существовало какое-то внутреннее звучание
в словах "отец рода", которое ладно накладывалось на
облик юного правителя. За глаза же его звали просто
"Большой" - это слово не несло в себе ничего
магического, зато было ясно и удобно.
Воспитываемый посреди уступчивого восхищения, Гильгамеш и в
двадцать лет оставался огромным ребенком. Не знающая отказа,
сопротивления душа, устремляясь наружу, не могла обрести
какую-либо определенную форму. Повсюду ее ожидал простор,
радость свободы, а точнее - соблазн произвола. Шумеры еще не
умели рассуждать о добре и зле. Для того, чтобы следовать
первому, избегая второго, существовали традиции поведения и
жизненного уклада - весьма здравые и достаточно умеренные для
того, чтобы не возненавидеть их как шоры, затмевающие зрение. Но
Гильгамеш, зная традиции, сам оказался в стороне от них.