"Виктор Суворов. Освободитель" - читать интересную книгу автора

я узнал перед собой нашего конвойного.
Обычно арест никогда не начинается с 21, 25 или 26-й камеры.
Только тот, кто получает дополнительный паек - ДП, проходит
через одну из них, а иногда и через две.
Наш квиртанутый первогодок начал спою эпопею именно с 26-й
камеры: то ли всемогущий ефрейтор напел младшему адъютанту или
порученцу командующего, то ли наш конвоир рыпнулся когда, сдав
автомат и патроны, вдруг узнал, что его взвод возвращается в
родные стены, а он почему-то на 10 суток остается на губе. А
может быть, младший лейтенант для потехи решил подсадить его к
нам, наперед зная нашу реакцию.
Попав в белесый туман хлорных испарений, новый арестант
захлебнулся в первом приступе кашля. Его глаза переполнились
слезами. Он беспомощно шарил рукой в пустоте, пытаясь найти
стенку.
Мы не были благородными рыцарями, и прощать у нас не было ни
малейшей охоты. Можно сказать, что бить беспомощного, ослепшего
на время человека нехорошо, да еще в момент, когда он не ждет
нападения. Может быть, это и вправду нехорошо для тех, кто там
не сидел. Мы же расценили появление конвойного как подарок
судьбы. Да и бить мы его могли только тогда, когда он был
беззащитен. В любой другой обстановке он раскидал бы нас, как
котов, слишком уж был мордаст. Я пишу, как было, благородства во
мне не было ни на грош, и приписывать себе высокие душевные
порывы я не собираюсь. Кто был там, тот поймет меня, а кто там
не был, тот мне не судья.
Артиллерист указал мне рукой, и когда высокий электроник
выпрямился между двумя приступами кашля, я с размаху саданул
сапогом ему между ног. Он взвыл нечеловеческим голосом и
согнулся, приседая, в этот момент артиллерист со всего маху
хрястнул сапогом прямо по его левой коленной чашечке. И когда
тот забился в судорогах на полу, артиллерист, уловив момент
выдоха, пару раз двинул ему ногой в живот.
От резких движений все мы наглотались хлора. Меня вырвало.
Артиллерист захлебывался. Конвойный лежал пластом на полу. Нам
не было абсолютно никакого дела до него.
Меня вновь вырвало, и я совершенно отчетливо почувствовал,
что мне быть в этом мире осталось немного. Мне ничего не
хотелось, даже свежего воздуха. Стены камеры дрогнули и пошли
вокруг меня. Издали приплыл лязг открываемого замка, но мне
было решительно все равно.
Откачали меня, наверное, очень быстро. Мимо меня по коридору
потащили конвойного, не очухался еще. И мне вдруг стало
невыносимо жаль, что, очнувшись на нарах, он так и не поймет
того, что с ним случилось в 26-й. Я тут же решил исправить
ситуацию и добить его, пока не поздно. Я рванулся всем телом,
пытаясь вскочить с цементного пола, но из этого получилась лишь
жалкая попытка шевельнуть головой.
- Ожил,- сказал кто-то прямо над моей головой.- Пусть еще
малость подышит.