"Татьяна Львовна Сухотина-Толстая. Дневник " - читать интересную книгу автора

- Et moi je crois que vous devez bien le savoir
{- Он очень добрый малый.
- И очень скверный муж?
- Не знаю.
- А мне кажется, что вы должны его хорошо знать (франц.).}.
Здесь я так рассердилась, что дала ему почувствовать, как это было
глупо, и он всячески увертывался и оправдывался. Но после этого я в нем
разочаровалась. После какой-то фигуры, когда мы пришли к своим местам, я
говорю:
- Князь, знаете, какое самое ужасное чувство?
- Какое?
- Разочарование.
- Так вы во мне разочаровались? И слава богу для вас, о себе я не
говорю. Другой, как вы, я никогда не найду.
Потом он начал меня расхваливать, говорить, что он в женщине больше
всего ценит женственность и что я - женщина в полном смысле слова и
совершенство женщины. Потом мы пошли ужинать и решили, что все-таки будем de
bons amis {Добрыми друзьями (франц.).}, но больше ничего, и что наш
маленький роман был очень оригинален и воспоминание от него останется
хорошее.
Я захотела ужинать с актерами, что его привело в отчаяние:
- Опять се Kislinsky, Lopouchine etc {этот Кислинский, Лопухин и друг.
(франц.).}, но я настояла.
После ужина, который невесело для меня прошел, я с кем-то из барышень
пошла в другую комнату и думаю, что здесь он меня не найдет. Не тут-то было!
Из-под земли вырос. Барышня эта ушла, и мы тут по душе поговорили.
Мы обещали друг другу быть друзьями, и он меня уверял, что моя дружба
для него очень драгоценна. Наш разговор прекратил Сухотин, который пришел
сказать, что мама меня ждет. Мы немного поговорили втроем, потом Сухотин
говорит:
- Идите же, вас ждут,- и хотел мне руку предложить, но Мещерский с
яростью подскочил, чуть Сухотин не столкнул, подал мне руку и повел к мама.
Я говорю:
- Qu' avez vous? Peut on faire depareilles choses? {Что с вами? Можно
ли так поступать? (франц.)}
Он говорит:
- Vous savez, une fois qu' on me fache... {Ну, знаете, когда меня
сердят... (франц.).}
После этого мы с ним танцевали один котильон у графа Капнист, но он был
такой тихенький, смирный. Больше уж я не слыхала его гитары и пенья, и
больше не шалили, не плясали, вообще скучнее было. Я с ним обращалась как
совсем с чужим, хотя он пробовал rompre la glace {разбить лед (франц.).}.
Раз это ему удалось, но мне досадно, что я поддалась.
У Лобановых мы ничего не танцевали, потому что я ему сказала, что я все
танцую. В собрании он меня ни на что не звал. Как-то перед четвертой
кадрилью я искала Кислинского, что-то нужно было. Мещерский попадается и
спрашивает, кого мне надо. Я сказала, что Кислинского.
Он говорит:
- Не надо Кислинского, пойдемте со мной в ту залу, там свежее, и
поговорим.