"Татьяна Львовна Сухотина-Толстая. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

имущество мужикам и перейти в крестьянскую избу, на его угрозу уйти из
дому, она, по словам Татьяны Львовны, отвечала: "Если ты уйдешь, я убью
себя, так как не могу жить без тебя. Что же касается перемены образа
жизни, то я на это не способна и на это не соглашусь, и я не понимаю,
зачем надо разрушать во имя каких-то химер жизнь, во всех отношениях
счастливую".
Толстой же, любя жену и близких, не желая причинить им боль, долго не
решался уйти из дому, хотя пребывание в семье, с ее барским укладом,
доставляло ему тяжкие муки. Так постепенно образовался тот заколдованный
круг, из которого, казалось, не было выхода...
В своих воспоминаниях Татьяна Львовна сосредоточивается на семейном
аспекте драмы, в меньшей мере акцентируя духовную трагедию, которую в это
время переживал Толстой. Эта трагедия, неотъемлемая от его семейной драмы,
состояла прежде всего в том, что условия его личной жизни находились в
очевидном противоречии с "го проповедью опрощения, в чем его упрекали не
только враги, но и друзья. Толстой не раз и устно и письменно разъяснял,
что он уже давно - с 1892 года - отказался от собственности. Многократно
писал он и о том, почему он не уходит из дому, - это было бы трагедией для
близких, своеобразным "насилием" над ними, что противоречит его коренному
убеждению в недопустимости противления злу насилием. Однако его
разъяснения никого не убеждали и вызывали только новые упреки и нападки.
Еще более горестным было увиденное Толстым к концу жизни неустранимое
расхождение между его религиозно-нравственным учением, в которое он свято
верил, и живой жизнью, которая на каждом шагу опровергала его. Толстой
десятилетиями отстаивал идею всеобщей любви и непротивления злу насилием
как единственной основы социального переустройства общества. По его
учению, только внутреннее, моральное самосовершенствование человека, а не
его "внешняя" борьба за свои права, может привести мир к "царству божьему"
- свободе, братству и счастью. А опыт истории, особенно опыт народных масс
в первой русской революции, показал, что без жестокой борьбы за
освобождение нельзя свергнуть власть богатых, устранить ярмо угнетателей,
нельзя получить землю, нельзя приостановить разгул виселицы, топора и
плахи...
Толстой был бесстрашным мыслителем, он не отбрасывал одолевавших его
сомнений, - они многократно отражены в его дневниках. Но признать
неправоту своего учения он не смог, ибо истоки его противоречий
заключались не только в его личной мысли, но и в самих условиях русской
жизни, особенно жизни крестьянских масс, выразителем идеологии которых он
выступал. Это стало под конец жизни все более ощущаемой трагедией.
"Главное же, в чем я ошибся, - записал он в дневнике 13 февраля 1909 года,
- то, что любовь делает свое дело и теперь в России с казнями, виселицами
и пр." (57, 200). И незадолго перед смертью: "Чем определеннее и
решительнее решаются вопросы о неизвестном, о душе, о боге, о будущей
жизни, тем неопределеннее и нерешительнее отношение к вопросам
нравственным, к вопросам жизни" (58, 10).
Так, нарастая и обостряясь, и создалась в конечном счете та невыносимая
для Толстого обстановка, когда он на закате жизни оказался одиноким и
вынужден был покинуть родной дом. Его намерением было уйти в народ, в
обширный крестьянский мир, где он надеялся обрести покой и осуществить
свои многочисленные художественные замыслы. Незадолго перед уходом он даже