"Эжен Сю. Плик и Плок " - читать интересную книгу автора

- Справедливо, Фазильо, справедливо. Подобно их вину, они сверкают,
шипят и выдыхаются.
- Однако, я уверен, что там нет минаретов с острыми шпилями, на которые
сажают людей, нет мечетей, где позорят бедных молодых девиц, и христиан,
которые убивают старика, как дикую козу. Впрочем, не были ли вы там,
командир?
- Был, Фазильо.
- И долго жили в этой прекрасной стране?
- По удалении из Египта, Фазильо, я прибыл в Кадикс во времена
Кортесов; предложил свои услуги, и не разбирая, ношу ли я крест или чалму,
меня заставили командовать большим военным фрегатом; и когда увидели, что я
этого стою, вверили оный в мое управление. Я выполнил несколько удачных
крейсерств, и в особенности тщательно обозрел берега. После, когда Священный
Союз узнал по опыту, что твоя кроткая страна заражена была желтой
горячкой...
- Клянусь Миной! То была горячка свободы!
- Так, Фазильо, то был небольшой припадок свободы, быстрый и короткий,
стремительность которого Священный Союз скоро остановил малым количеством
пороха. Прекрасная свобода! Ибо твои соотечественники, которые никогда не
стреляют по человеку, носящему распятие, должны были преклонить оружие перед
крестами, хоругвями и монахами, которые предшествовали французской армии, и
преклонили колени перед неприятелем, как перед церковным шествием. Так,
Фазильо, то была победа, но победа Святой воды. Я же, следуя другим
правилам, пропустил духовных и стрелял в солдат. За это, после Кадикского
мира, я был осужден на смерть, как Франк-Масон, изувер, бунтовщик, еретик,
что все одно и то же. Я бежал в Тарифу, где мы заперлись с Вальдесом и
некоторыми другими. Нас осадили, и после восьмидневной упорной обороны я
имел счастье попасть, умирающий, в руки одного французского офицера, который
способствовал моему побегу; я прибыл в Байону, оттуда в Париж.
- В Париж, командир! Вы были в Париже?
- Да, сын мой, и там жизнь новая, странная; я свел знакомство с одним
капитаном корабля, которого видел в Каире, в ту минуту, когда готовились
отсечь ему голову за то, что он поднял покрывало у жены феллаха*. Я спас его
на моем бриге. Встретив меня во Франции, он хотел оказать мне свою
признательность, представив меня небольшому числу своих друзей, как
египтянина, осужденного на изгнание инквизицией. Тогда начались столь живые,
столь пламенные уверения в участии, что я, Фазильо, был растроган. Вскоре
круг увеличился и каждый хотел слышать из моих уст повесть моей бедственной
жизни. Я охотно соглашался на это. Всегда приятно рассказать о своих
несчастьях тем, кто сожалеет о вас, ибо и в самом страдании есть какое-то
ничтожное самолюбие, понуждающее вас говорить: смотрите, как течет кровь из
моей язвы, смотрите! Но я был жестоко наказан за свое хвастовство
страданьями, так как заметил однажды, что меня заставляют слишком часто
повторять о моих злоключеньях. Сделавшись недоверчивее, я стал вникать в эти
благородные души, стал прислушиваться к толкам, производимым моей
откровенностью. И тогда я мог оценить тот род участия, какой принимали в
человеке, сраженном горестью. Сначала мне было досадно, потом я этому
смеялся. Представь себе, Фазильо, они говорят, что им необходимы более всего
новые душевные потрясения, и дабы их найти, я думаю, они с охотой
присутствовали бы при последнем вздохе умирающего и разбирали бы подробно