"Торн Сейшел Стюарт. Обитель спящих ("Конан") " - читать интересную книгу автора

засеменили впереди, указывая дорогу. Конан еще раз кивнул на пожелание Тай
Юаня крепкого и легкого сна и ушел к себе. Драгоценная карта не давала ему
покоя - никогда раньше он не видел ничего подобного. Поэтому, отобрав у
слуги лампу, он захлопнул дверь своей комнаты перед самым носом опешившего
кхитайца.
Тот повздыхал, потоптался у порога и, сетуя на поспешность молодых
господ, пошел прочь. Его услужение у Конана было сущей каторгой - почетный
гость не желал вечерних омовений в розовой воде, не желал грелки в постель,
не желал церемонии Утреннего Поднесения Туфель. Это очень удивляло и
огорчало старого слугу, но огромный северянин ничего не желая слушать,
только рявкал время от времени: "Уйди, старик, целее будешь".
Сквозь резную дверь Конану были прекрасно слышны все вздохи и сетования
приставленного к нему кхитайца. Он усмехнулся, заново подивившись, как
сносит всю эту маяту Тай Юань, и пробормотал вслед удаляющимся шагам:
- Ничего, старше, потерпи. Завтра твои мучения кончатся.
Говоря это, он расстилал на прикроватном столике драгоценный свиток,
намереваясь еще раз просмотреть предстоящий путь. Но тут послышалось
шуршание шелка, и возмущенный голос Силлы поинтересовался:
- Чем это занят мой господин? Или он собирается последнюю ночь провести
за чтением, а не в нагретой мною постели?
- Ну, уж нет! - отозвался Конан, стараясь, чтобы девушка не услышала в
его голосе невольного раздражения: ночь была и в самом деле последней,
негоже было пренебрегать ею. - Карты подождут.
- Сегодня я твоя последний раз, - прошептала Силла, ловко раздевая
его. - Думай об этом, мой наездник. Думай о том, что за эти три ночи, обещай
мне их боги еще раз, я отдала бы все сокровища мира - но отказалась бы от
четвертой. Эта ночь - наша последняя ночь, мой повелитель, и я намерена
употребить все мои женские силы на то, чтобы ты запомнил ее - и меня.
Он улегся рядом с Силлой на прохладные простыни - и Козочка с ликующим
криком тут же оседлала его. Она была совершенно нагой, тело ее отливало
темным золотом в свете масляной лампы.
Конан и в самом деле думал, что, наверное, больше никогда не увидится
со своей строптивой девчонкой, дочерью и любовницей одновременно, и это
придало их последней ночи вдвоем какой-то терпкий, чуть горьковатый привкус.
Силла, взявшись исполнять обещанное, раскачивалась над ним в упоении
атакующей кобры, глаза ее горели каким-то особым огнем, и Конан мог ясно
видеть начертанное в них предсказание: "Ты не уснешь нынче, господин мой".
И все же они уснули, совсем под утро, с первыми трелями просыпающихся
птиц. Конан не помнил ни самого сна, ни видений его - Тай Юэнь сам поднял
киммерийца с первыми лучами солнца, пока все слуги еще спали. Уверенный, что
так и не вздремнул, Конан выскользнул из объятий спящей Силлы и вышел вслед
за князем.
Провожала их одна Фейра - не считая тех жителей Тай Чанры, чьи дела
подняли их с постелей еще раньше, чем четверых путешественников. Закутавшись
в простое покрывало, княгиня шла с ними до самой конюшни у городской стены,
где уже ждали под седлами четыре жеребца, злые и дрожащие спросонок.
Заглянув в переметные сумки, Конан убедился, что Тай Юэнь позаботился
обо всем. Еда и вино на пять дней, запас стрел в колчанах, длинные
гирканские луки, притороченные к седлам.
Одеяла из драгоценной и редкой в этих землях верблюжьей шерсти, смена