"Мэри Стюарт. Розовый коттедж " - читать интересную книгу автора

каштанами на веревочке. Ниже "перекати-поля", как мы его называли, был еще
один лаз. Он тоже вел на дорожку, но на сей раз - открытую и освещенную
солнцем. Дорожка неторопливо спускалась к ручейку с перекинутым через него
деревянным мостиком.
За мостом, несколькими ярдами выше по течению, стоял Розовый коттедж,
тесно окруженный некогда любовно ухоженным садом.

Не забудется вовеки
Отчий дом, родимый дом.
Солнца луч в моем оконце
Ясным днем, погожим днем.

Мне думается, что каждый, кто возвращается в дом, где провел детство,
удивляется, видя, насколько тот мал. Всего семь лет назад я жила здесь, но
Розовый коттедж все равно словно успел съежиться. Это был небольшой домик
(две комнаты и каморка на втором этаже, две комнаты внизу) с пристройкой
сзади, над которой сделали еще и крохотную ванную. Из-под соломенной крыши
выглядывали окна мансарды, и в крохотное окно моей прежней спальни солнцу
было нелегко заглянуть. Состояние сада - радостное буйство травы, летних
цветов и разросшихся розовых кустов - свидетельствовало о многолетнем
отсутствии ухода, но кто-то - видимо, из семейства Паскоу - расчистил
дорожку к дому, и окна выглядели чистыми, а занавески - свежими.
Я опустила мой портплед на крыльцо, повернула в замке бабушкин ключ и
открыла входную дверь.
Она вела прямо в гостиную, которую мы всегда называли кухней. Это была
небольшая комната, около двадцати пяти квадратных футов, с открытым камином.
По обеим его сторонам стояли железные таганы, а сверху размещалась духовка.
Очаг за высокой каминной решеткой тщательно вычистили пемзой, рядом высилась
старая бабушкина сушка для посуды - выточенная из дерева, о шести ножках,
что придавало ей сходство с противотанковым ежом. Все осталось таким, как я
помнила: коврик у камина, связанный крючком из лоскутов, теплый и яркий, по
одну сторону от него стояло дедушкино кресло-качалка, а по другую - гораздо
менее удобный стул; стол основательной работы, который ежедневно скребли,
пока выпирающие древесные волокна не стали похожи на рубчик, и на котором
делали все: готовили, гладили, ели, а в другое время застилали красной
скатертью с бахромой из помпончиков. Буфет с зеркальной задней стенкой был
покрыт длинной дорожкой, края ее украшало вязанное крючком кружево: на ней
стояли две вазы - они восхищали меня в детстве - с узором из вьющихся роз и
незабудок. Между вазами разместилась довольно красивая старинная керосиновая
лампа, оставленная как украшение, когда в двадцатых годах в коттедж провели
электричество. Над буфетом висело изречение в рамочке: "Ты, Господи, зришь
меня", и фарфоровые уточки летели наискосок вверх по стене.
Все это я охватила единым взглядом, успев заметить, что в комнате чисто
и пыль стерта, как будто в доме жили. Миссис Паскоу, которая, конечно, все
это сделала, оказалась настолько добра, что оставила на столе бутылку
молока, хлеб, пачку чая и записку, гласившую:

"Поздравляю с возвращением домой, насчет молока я сказала. Грелка в
кровати. Приду ближе к вечеру. Л.П.".