"Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Куда ж нам плыть?" - читать интересную книгу автора

колхозников, то мы получим многомиллионную армию читателей. Их меньше,
конечно, чем школьников, но их тоже много, и это наиболее серьезные,
наиболее требовательные читатели со своей точкой зрения на мир и на
литературу. И, конечно, средний уровень их требований значительно выше
среднего детского уровня. Их уже, как правило, не удовлетворяют Ж.Верн и
А.Беляев, хотя они и сохранили об этих писателях самые приятные
воспоминания, они тяготеют к таким, как Ефремов, Гор, Брэдбери, Уэллс,
Варшавский, - их запросы шире и глубже детских...
Короче говоря, нам представляется совершенно очевидной теоретическая
несостоятельность указанных жестких определений. Их узость,
ограниченность, дух взаимной нетерпимости, заключенный в них, не могут не
оттолкнуть любого человека, по-настоящему любящего и знающего фантастику.
Тенденция же выделять и культивировать некое главное направление
(тематическое или идейное) не может не привести к самым неприятным
последствиям.
Во-первых, ограниченность задачи (а всякое жесткое определение есть,
по сути, формулировка главной задачи писателя-фантаста) неизбежно
порождает однообразие сюжетов и приемов, узость мысли и скудость
проблематики. Именно так появляются произведения, осью которых становится
фантастическое открытие или машина, повести, в которых человек сведен к
схеме, к штампу, и даже творения, в предисловии к которым сообщается
что-нибудь, вроде: "Главным достоинством предлагаемой повести является то
обстоятельство, что все численные данные относительно взаимного
расположения планет получены автором самостоятельно и абсолютно
математически точны".
Во-вторых, уже само сознание того, что повесть пишется в "главном
русле", способно играть злые шутки и с автором, и с читателем, и с
литературой. Конечно, весьма заманчиво отыскать некую стержневую, самую
важную, самую главную задачу и работать именно в ее рамках. И начинает
казаться тогда, что тебе можно многое простить: ведь ты решаешь ГЛАВНУЮ
задачу. Можно не особенно следить за стилем, можно не потеть в поисках
единственного верного слова, можно уделять не слишком уж много внимания
достоверности образа... Многое можно: ведь ты зато решаешь ГЛАВНУЮ задачу!
Именно так появляются зачастую произведения безукоризненно идейные,
блистательно популярные и широко доступные и вместе с тем - бледные,
пресные, водянистые, начисто лишенные чисто литературных достоинств, а
потому не способные по-настоящему увлечь, заинтересовать, взволновать
читателя; произведения, общественная ценность которых, несмотря на всю их
доступность и идейную выдержанность (и вопреки им), равна нулю...
За много лет своего существования фантастика накопила богатейший
опыт, создала завидные традиции. Диапазон тем и сюжетов, поставленных
проблем, сконструированных миров, диапазон имен и талантов, литературных
манер и авторских склонностей чрезвычайно широк. Верн и Уэллс, Ефремов и
Брэдбери, Лем и Шекли, А.Беляев и Гор, Казанцев и Днепров, Немцов и Лагин,
Чапек и Азимов, Веркор и Варшавский, А.Толстой и Карсак... Проблематика
научно-технического прогресса и социологические его аспекты; философские
вопросы самого общего характера; проблемы гносеологии, проблемы места
человека во вселенной; антивоенная и антиимпериалистическая тематика;
утопические романы и романы-предупреждения... Никакое жесткое определение
не способно, конечно, охватить и отразить все это многообразие, и если мы