"Братья Стругацкие. Далекая Радуга (цикл 22 век 2/6)" - читать интересную книгу автора

так ли?
Директор сердито взглянул на него.
- Захотел есть?
- Н-нет.
Матвей прошелся по кабинету.
- Я скажу тебе, что меня расстраивает. Во-первых, Камилл
предсказывал, что этот эксперимент окончится неблагополучно. Они не
обратили на это никакого внимания. Я, следовательно, тоже. А теперь
Ламондуа признает, что Камилл был прав...
Дверь распахнулась, и в кабинет, блестя великолепными зубами,
ввалился молодой громадный негр в коротких белых штанах, в белой куртке и
в белых туфлях на босу ногу.
- Я прибыл! - объявил он, взмахнув огромными руками. - Что ты хочешь,
о господин мой директор? Хочешь, я разрушу город или построю дворец? Хотел
я, угадав твои желания, прихватить для тебя красивейшую из женщин, по
имени Джина Пикбридж, но чары ее оказались сильнее, и она осталась в
Рыбачьем, откуда и шлет тебе нелестные приветы.
- Я абсолютно ни при чем, - сказал директор. - Пусть шлет свои
приветы Ламондуа.
- Воистину, пусть! - воскликнул негр.
- Габа, - сказал директор, ты знаешь о Волне?
- Разве это Волна? - презрительно сказал негр. - Вот когда в
стартовую камеру войду я, и Ламондуа нажмет пусковой рычаг, вот тогда
будет настоящая Волна! А это вздор, зыбь, рябь! Но я слушаю тебя и готов
повиноваться.
- Ты с бригадой? - спросил директор терпеливо. Габа молча показал на
окно. - Ступай с ними на космодром, ты поступаешь в распоряжение Канэко.
- На голове и на глазах, - сказал Габа. В тот же момент здоровенные
глотки за окном грянули под банджо на мотив псалма "У стен Иерихонских":

На веселой Радуге,
Радуге, Радуге...

Габа в один шаг очутился у окна и гаркнул:
- Ти-хо!
Песня смолкла. Тонкий чистый голос жалобно протянул:

Dig my grave both long and narrow,
Make my coffin neat and strong!..

<Выройте мне могилу, длинную и узкую,
Гроб мне крепкий сделайте, чистый и уютный...
(Народная американская песня)>

- Я иду, - с некоторым смущением сказал Габа и мощным прыжком
перемахнул через подоконник.
- Дети... - проворчал директор, ухмыляясь. Он опустил раму. -
Застоялись младенцы. Не знаю, что я буду делать без них.
Он остался стоять у окна, и Горбовский, прикрыв глаза, смотрел ему в
спину. Спина была широченная, но почему-то такая сгорбленная и несчастная,