"Август Юхан Стриндберг. Детская сказка (новелла)" - читать интересную книгу автора

* * *

В Восточной Европе свирепствовала чума рогатого скота, и на Скамсунде
открыли Карантинный дом для обработки кож и кожевенных изделий.
Туда-то и определил муниципалитет на службу Торкеля Эмана, взяв его на
свое попечение.
Под Карантинный дом отвели старую винокурню, большое трехэтажное
строение с ржаво-бурой от вековой грязи штукатуркой. От пыли и паутины окна
в доме были совсем черными. Унылый и мрачный, дом отбрасывал тень печали на
много-много десятин вокруг и отражался в маленькой бухте, о которой
говорили, будто в ней никогда не водилось ни одной рыбы, не росло ни единой
камышины. Пролив не был отсюда виден из-за скалистого мыса, так что и
Фагервик нельзя было разглядеть. Бухту окаймляли высокие ольхи, но никто
никогда не слышал в них пения птиц, не видел ни одной бабочки, навещавшей
прибрежные цветы: закапанные краской и смолой, лепестки цветов чахли от
испарений серной и карболовой кислоты.
На острове еще помнили истории времен казенной винокурни, когда весь
Скамсунд был одним сплошным кабаком, а все жители спились с круга.
Рассказывали, что в каждом доме тогда гнали самогон, что целые семьи только
и делали, что пили, забывая про еду, что слуги тратили свое жалованье
целиком на спиртное, а детей в колыбели усыпляли сосками с водкой. Когда же
самогонные аппараты конфисковали, вспыхнул мятеж, и казенный дом после
восьмидневной осады взяли приступом. Пришлось вызвать канонерку и выпустить
несколько боевых зарядов.
Все те долгие годы, что дом стоял необитаемый, дети избегали играть
возле этого проклятого гнезда. Уже первое поколение детей-островитян выбило
камнями стекла в окнах и растащило все, что там было из железа и металла, до
последнего гвоздика. Для последующих поколений дом не являл уже никакого
соблазна.
Однажды Торкель Эман отправился на прогулку в Карантинную бухту,
притягивавшую его своей неизведанностью; там он увидел зрелище, которое раз
и навсегда отпугнуло его от этих мест.
В высокой, ни разу не кошенной траве его угораздило наткнуться на
свернувшийся кольцом, словно серый уж, линь. "Отличный канат", - подумал он
и наклонился поднять линь. Оказалось, он ухватился за перерубленные, еще
окровавленные поджилки лошади. И тут он увидел четыри ольхи и возле каждой -
по отрубленной конской ноге. Такую картину не каждый день встретишь, и он
испугался; он никак не мог взять в толк, что произошло, пока не увидел
отрубленную лошадиную голову с оскаленными зубами и некогда ясными, а теперь
закрытыми глазами. И тогда он понял: карантинщики забили Руту, единственную
лошадь на острове, единственную и последнюю, которой было уже наверняка
более тридцати лет. И вспомнил историю лошади Руты, в дни своей молодости
единственного трезвого существа на всем Скамсунде, лошади, обратившей в
трезвенника самого горького пьяницу на острове. А дело было так.
Отец Викберга, лоцман, пьяница из пьяниц, однажды воскресным утром,
приложился как следует к бутылке. Пьянствовали на острове все, как один, и
все, как один, ходили с потухшими, налитыми кровью, слезящимися глазами.
Тому, кто захотел бы увидеть глаза, в которых отражалось бы голубое небо или
искрился ум, пришлось бы пойти к животным. У коров, собак и даже свиней
глаза были ясные. Но самые ясные глаза были у Руты. Пьяницы попытались было