"Август Юхан Стриндберг. Одинокий " - читать интересную книгу автора

непрестанной насмешкой над всем и вся; с этой ненавистью ко всему, что висит
над тобой и гнетет, а стало быть, ненавистью к старшим, лучше устроенным в
жизни, с этим недоверием к самой жизни, только что превратившей безвинное
дитя в звероподобное, хищное существо. Ведь я знал все это по себе и помню,
сколь отвратителен я был в отрочестве, когда против воли все мои мысли
вращались вокруг еды, питья и грубых чувственных наслаждений. И не было
никакой нужды вновь лицезреть картину, заведомо мне известную, притом что я
неповинен в свершившейся перемене, заложенной в человеческой природе. Будучи
мудрее моих родителей, я никогда не ждал никакой отдачи от сына, а лишь
старался воспитать его вольным человеком и с первых лет разъяснял ему его
права и обязанности в этой жизни - как по отношению к самому себе, так и к
другим людям. Но я знал, что он вечно будет тянуть руку за помощью в силу
своих прав, хоть эти его права, а стало быть, и мои обязательства, истекли,
когда он достиг пятнадцати лет. А что он будет ухмыляться, как только я
заговорю о его обязанностях, это я тоже знал... по своему опыту.
Если бы дело шло лишь о денежной помощи, что ж, это в порядке вещей,
но, ведь даже брезгуя моим обществом, он будет посягать на меня самого.
Посягать на домашний очаг, которого я лишен, на моих друзей, которых мне так
не хватает, на связи, которые он наверняка мне приписывает, и беспременно
воспользуется моим именем для покупок в кредит.
Знал я и то, что он сочтет меня нудным субъектом и, приехав из чужой
страны, где в обиходе иные взгляды, иное мировоззрение, иные отношения между
людьми, станет смотреть на меня, как на старого, косного, ничего не
смыслящего ни в чем болвана, коль скоро я не инженер и не электрик.
Да и как развился его характер за эти годы? Конечно, опыт говорил мне,
что каким родишься, таким, в сущности, и останешься весь свой век. И люди,
что на глазах у меня шествовали по жизни, с младенчества и до зрелых лет,
годам к пятидесяти, как правило, представали передо мной такими же, какими
были, на крайний случай - с ничтожными поправками. Кое-кто, правда, сумел
подавить в себе резкость, неудобную для общения; кое-кто спрятал ее под
внешним лоском, но, в сущности, люди эти остались
прежними. И лишь у редких знакомцев моих разрослись изначальные
свойства характера, превратившись у одних - в добродетель, у других - в
пороки. Помню приятеля, чья твердость переросла в упрямство, аккуратность -
в педантизм, бережливость - в скупость, любовь к людям - в ненависть к
нелюдям. Но помню и другого, у которого ханжество сменилось благочестием,
злоба - терпимостью, а упрямство - твердостью.
Обуреваемый тяжелыми думами, я вышел на утреннюю прогулку, не с тем,
чтобы забыть о неприятности, а, напротив, приготовиться к неотвратимому. Я
перебрал в уме все возможные исходы встречи. Но как только я представил себе
взаимные расспросы о всем том, что произошло со дня нашей разлуки, - я
содрогнулся и уже было думал бежать из этого города, из страны. Однако я
знал по опыту, что самое уязвимое место у человека - спина, тогда как грудь,
точно латы, защищают могучие кости, а посему я решил остаться и грудью
встретить удар.
Силясь умерить чувствительность и усвоить суховатую логику светского
многоопытного человека, я составил программу действий. Сначала я приодену
его, устрою на жительство в пансионат и, расспросив, кем он хочет стать,
сразу же определю к делу, на службу, но главное - буду вести себя с ним как
с чужим человеком, которого держат на расстоянии отсутствием