"Питер Страуб. Мистер Икс " - читать интересную книгу автора

языков. То и дело на две-три секунды я проваливался в сон; потом, повинуясь
редким импульсам, заполнял страницу каракулями или царапал бессмысленные
слова, с трудом всплывавшие на поверхность моего рассудка. К концу часа я
сунул экзаменационные листы и синие тетради в стопку таких же на столе
профессора и ушел с территории колледжа в студенческий бар, где жадно глотал
пиво, пока снова не провалился в бессознательное.
Мой повторяющийся сон нагрянул снова.
Весь следующий день я провалялся в кровати, прислушиваясь к хлопанью
дверей автомобилей и крикам прощаний. Поскольку я не помнил, что был в баре,
то не понимал, отчего испытываю такое чудовищное похмелье. Когда я успел
напиться? Я почти никогда не употреблял спиртного. Плохо способный
соображать в то утро, я сделал вывод, что меня свалил грипп какой-то новой
экзотической разновидности.
Память возвращалась урывками - будто фотовспышкой выхватывая из забытья
призрачные мгновения вчерашнего дня. Я видел свою руку, вырисовывающую сумму
при сложении карикатурного лица профессора Флэгшипа и тела льва со
щетинистыми крыльями, торчащими грудями и возбужденным пенисом. Пару секунд
надо мной крутилось маленькое желанное тело Симоны Фейгенбаум, и я подумал:
"Вот оно, свершилось!" На чистом листе раскрытой синей тетради моя рука
вывела аккуратными печатными буквами: "ГЛАВНОЕ В ПРОБЛЕМЕ ЭТО ЕЕ РЕШЕНИЕ". Я
вспомнил, как положил экзаменационные листы на профессорский стол и
наблюдал, уже много часов спустя, строгого бармена, протирающего тряпкой
пять дюймов полированного красного дерева и ставящего увенчанный пеной
стакан. Я вспомнил, где был и что делал. Это происходило в субботу, после
выпускных экзаменов, и двор колледжа был полон родственников, увозящих своих
сыновей и дочерей. Другие студенты, и среди них предположительно был я,
садились в автобус, который шел в аэропорт.
Мир, в котором люди могли паковать чемоданы и забираться в отцовские
автомобили, казался мне недостижимо далеким. Я вертелся в кровати до тех
пор, пока за окном не стемнело и не уехала последняя машина.
По традиции наши педагоги вывешивали экзаменационные отметки на
установленной во дворе застекленной доске объявлений до того, как разослать
их по почте. Спустя некоторое время вокруг доски толпились студенты,
высматривая свои и чужие оценки. Я собирался узнать свои результаты по
английскому и французскому в следующий понедельник; по истории - не позже
вторника, по химии - во вторник или среду. Относительно химии я питал
неумеренные надежды. Что же касается вызывавшей дрожь математики, результаты
объявят не ранее среды.
Гранты ожидали моего появления в О'Хэйр в воскресенье днем. В субботу я
должен был позвонить им и подтвердить, что выезжаю; билет уже дожидался меня
в аэропорту. Когда я обрел способность говорить связно, я позвонил за счет
абонента в Напервилль и выдал бессовестную ложь насчет приглашения погостить
у друга на Барбадосе - мол, если вы не возражаете... Сестренка моего друга
съехала, так что я займу ее место, билеты уже оплачены, и его родня не
против, потому что спать я буду в комнате у друга и высвобожу им комнату,
которую они могут сдать...
Гранты очень расстроились, что не увидят меня, но ведь не за горизонтом
и весенние каникулы. Фил спросил, не женского ли полу, случаем, мой друг. Я
ответил, что нет, это Кларк Даркмунд. Так звали пухлого и розовощекого, как
херувим, помешанного на порнографии парня из Миннесоты. Его поселили в