"Питер Страуб. Глотка" - читать интересную книгу автора

сложившего руки на груди, изображенного на портрете, висящем у входа в
церковь.
На эти футбольные ужины очень редко приходили спортсмены из других
школ, поэтому к нам обычно приводили польских мальчиков из приюта святого
Игнация. Они ели, скрючившись над своими тарелками, словно знали, что их не
покормят до окончания следующего футбольного сезона. Этим ребятам нравилось
источать угрозу, и они, пожалуй, были ближе всех к тому устрашающему Богу,
образ которого создавал в своей речи мистер Скунхейвен.
На закрытие сезона того года, когда Джон Рэнсом сшиб меня с пути Тедди
Хэппенстолла, в конце первой, неофициальной части ужина в церковный подвал
вошел высокий, отлично сложенный юноша. Через несколько секунд нам
предстояло занять свои места и приготовиться слушать речь. На юноше был
твидовый спортивный пиджак, брюки цвета хаки, белая рубашка, застегнутая на
все пуговицы, и полосатый галстук. Он купил себе гамбургер, покачал
головой, глядя на бобы и макаронный салат, взял бумажный стаканчик с пуншем
и сел рядом со мной. Я так и не узнал его до этого момента.
Мистер Скунхейвен подошел к микрофону и сначала прочистил горло,
отчего в подвале раздались звуки, напоминающие ружейные выстрелы. Даже
парни из приюта святого Игнация сели ровно и испуганно замолчали.
- Что такое Евангелие? - пророкотал мистер Скунхейвен, как всегда не
считая нужным тратить время на предисловие. - Евангелие - это нечто, во что
можно верить. А что такое футбол - заорал он еще громче, обводя нас
свирепым взглядом. - Это также нечто, во что можно и нужно верить.
- Слова настоящего тренера, - прошептал мне на ухо сидящий рядом
незнакомец, и только теперь я узнал в нем Джона Рэнсома.
Отец Виталь, наш преподаватель тригонометрии, нахмурился, осуждающе
глядя на мистера Скунхейвена, который был протестантом, и это ясно
чувствовалось в его речи.
- О чем говорится в Евангелии, - продолжал тренер. - О спасении. И
футбол - это тоже спасение. Иисус не пропустил ни одного мяча. Он выиграл
большую игру. И каждый из нас должен сделать то же самое. Что мы обычно
делаем, видя перед собой ворота?
Я достал из кармана рубашки авторучку и написал на мятой салфетке:
"Что ты здесь делаешь?"
Рэнсом прочитал мой вопрос, перевернул салфетку и написал на обратной
стороне: "Решил, что здесь будет интересно". Я удивленно поднял брови.
"И это действительно интересно", - написал Джон Рэнсом.
Я немного разозлился: мне показалось, что он изображает из себя
богатенького мальчика, обследующего городские трущобы. Для всех остальных,
даже для ребят из приюта святого Игнация, церковный подвал был таким же
родным и знакомым, как школьный буфет. Честно говоря, наш школьный буфет
действительно напоминал чем-то этот самый подвал. Я слышал, что в
Брукс-Лоувуд студентов обслуживают официанты и официантки, которые кладут
на покрытые льняными скатертями столики серебряные столовые приборы.
Настоящие официанты. Настоящее серебро. И тут мне пришла в голову еще одна
мысль.
"Ты католик", - написал я на салфетке и ткнул Джона локтем.
Рэнсом улыбнулся и покачал головой.
Ну, конечно, он был протестантом.
"Ну так как же", - написал я.