"Рекс Стаут. Учебная стрельба" - читать интересную книгу автора

всплакнул.
В 1911-м, сразу после того как Теодор вернулся в Германию, я
завербовался в армию.
Наконец-то нашлось занятие мне по душе. Правда, платили не так уж
много, но достаточно для того, чтобы матери не нужно было больше работать,
да и у меня оставалась кое-какая мелочишка. Теодор тоже посылал ей деньги.
Через полгода службы меня наградили за меткую стрельбу из
артиллерийских орудий, еще через год произвели в капралы и отправили в
Булонь. В апреле 1913-го я перевелся в Тулон и на первых же учениях опять
дострелялся до первого места в списке.
Вот как это было, месье: они поставили на якорь небольшую флотилию из
лодок с низкими грязно-серыми парусами, размером с торпедный катер каждая,
а орудия пристроили на берегу. Я выбил десять из десяти с расстояния в пять
километров.
За это меня произвели в сержанты и назначили командиром 3-й батареи во
втором ярусе главной линии береговых укреплений. Ее видно из этого окна -
вон там, где флаг, справа от центрального траверса {заградительное
сооружение, защищающее солдат от пуль и осколков снарядов}.
Так что я неплохо устроился: получал полторы сотни франков в месяц и
собирался сдавать экзамены на старшего канонира - должность, о которой
давно мечтал.
Этим летом - в июле это было, три месяца назад - я собирался послать
кого-нибудь в Париж за матерью, хотел перевезти ее поближе к себе, в Тулон.
Она, как и я, терпеть не могла Париж.
Но тут началась война, и я отказался от этой затеи.
Через пару дней после объявления войны почти половину гарнизона нашего
форта перебросили в полевые дивизии и отправили на фронт. Мы все хотели
быть на месте этих ребят, но кому-то ведь надо было остаться...
Дел у нас было по горло. Полковник каждый божий день устраивал учебные
стрельбы и повсюду выставлял удвоенные караулы, так что нам едва хватало
времени на еду и сон.
Но никто не жаловался. Разговоры шли только о том, как бы половчее нам
одолеть Германию. Я заразился всеобщим лихорадочным нетерпением и каждое
утро просыпался с надеждой, что сегодня меня вызовут и откомандируют на
фронт. Я знал, что считаюсь лучшим канониром во всем батальоне, и не мог
взять в толк, почему меня до сих пор держат в тылу. Думал, что мне просто
не повезло.
Так продолжалось два месяца. По утрам полковник произносил в казармах
небольшую речь, поддерживая в солдатах боевой дух, а донесения из Лилля,
Реймса и Лувэна изо дня в день подогревали наш пыл. Сколько времени мы
провели, усевшись в кружок в каком-нибудь бараке и распевая "Марсельезу"!
Все мы жаждали крови врага.
Однажды утром - в прошлый понедельник это было, 5 октября, -
дневальный разыскал меня на позиции и сказал, что на пропускном пункте ждет
какой-то человек в гражданском. По дороге я гадал, кто бы это мог быть.
А был это мой брат Теодор.
Мы не виделись больше года, и я так обрадовался, что обнял и
расцеловал его. Решив, что он здесь проездом из Парижа, я забросал его
вопросами о матери, но, как оказалось, Теодор прибыл из Франкфурта -
кружным путем через Швейцарию. Боев он не видел, потому что проехал южнее