"Илья Стогов. Мертвые могут танцевать: Путеводитель на конец света" - читать интересную книгу автора

девушках. Да и не только об азиатских. Если вам интересно, то в постели
монголоидные крестьянки никогда не двигаются, лежат с закрытыми глазами и
даже не дышат. Впрочем, одно исключение мне известно.

Фамилия у нее была Егорова (якуты все - Егоровы), а по имени приятели
звали ее Наташа. Я тоже звал, пока где-то через год не заглянул случайно ей
в паспорт и не обнаружил, что на самом деле девушка носит странное якутское
имя Юрюнг. Я удивился: при чем здесь "Наташа"? Называла бы себя Юля - это
хоть на ту же самую букву.
В 1994-м я поступил на истфак Петербургского педагогического
университета имени Герцена. Там мы с ней и познакомились. Правда, со второго
курса я ушел, потом восстановился, но после следующей сессии был отчислен
уже официально и насовсем. Она, кстати, до диплома тоже не доучилась. Хотя в
ее случае дело было вовсе не в успеваемости.
Если сказать о ней одним словом, то это будет прилагательное
"надменная". Презрительно изогнутые нецелованные губы. Вскинутая голова на
длинной шее. Она была якутской языческой богиней-девственницей: заглянешь
такой в глаза, ощутишь собственную ничтожность, и эрекция пропадет у самого
самонадеянного, но это ничего, потому что дева Юрюнг знала триста тридцать
три способа поправить это дело.
Она была высокой и тоненькой. У нее были тонкие, длинные пальцы и
тоненькие детские ножки. Она была такая тоненькая, что я мог обнять ее одной
рукой. При этом для якутки у нее была очень большая грудь. Волосы у нее были
ослепительно черные и густые. Еще она носила очки в дорогой оправе. Кроме
того, она была самой неразговорчивой девушкой из всех, кого я знал. За
полтора года я услышал от нее от силы десять слов.
Ей было девятнадцать, и она только что приехала из своей Якутии.
Разумеется, она была девственна. Снять трусы она согласилась только через
несколько месяцев. А до этого мы практиковали штуки, о которых прежде мне и
в голову не приходило, что такое возможно.
Бросив ВУЗ, я так и не устроился на работу, поэтому просыпался поздно.
Обычно от ее звонка в дверь. Она приходила ко мне утром, перед лекциями. Она
звонила в дверь, я открывал, и иногда все происходило прямо в прихожей. Кожа
у нее была белая, а одевалась она всегда только в черное. У нее были длинные
острые, твердые и всегда покрашенные в темное ногти. Она губами касалась
моей кожи, там где я хотел, чтобы она касалась, и кожа начинала дымиться. Ее
лицо с яркой помадой и очками... Ее вагина, более яркая, чем помада... Ее
высоченная якутская грудь... Ее детские пальчики на ногах... Вспоминая
1995-й, я вижу только это, а больше не вижу ничего.
Мы ни разу никуда не сходили. Даже в кино. Даже выпить кофе. Я понятия
не имею, чем она занималась во второй половине дня. Мы никогда не
разговаривали. С утра она молча приходила в мою квартиру, и я подолгу делал
с ней все, что хотел. Я не очень хорошо помню ее прическу, зато линию бикини
на спор нарисую хоть прямо сейчас.
Потом, вся перемазанная спермой, она долго искала, куда мы закинули ее
лифчик. Она краснела и, опуская глаза, натягивала крошечные трусы. Уходила
она не позже полудня, и после ее ухода ничего интересного в истекающем дне
уже не оставалось.
31 декабря, под самый Новый, 1996-й год, рано с утра все наконец
произошло по-настоящему. Это был очень странный новогодний подарок. Мой