"Роберт Луис Стивенсон. Оллала (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

кровь погонщика мулов или горного контрабандиста, чтобы полуидиотизм ма-
тери превратить в инфантильную резвость сына. Однако из этих двоих я от-
давал предпочтение матери. Что касается Фелипа, мстительного и вместе
покладистого, порывистого и робкого, непостоянного, как бег зайца, то
мне он даже начал казаться носителем какого-то разрушительного начала. О
матери же я не мог сказать ничего плохого. Я заметил в их отношениях
враждебность и, не осведомленный до конца, как все зрители, поспешил
взять сторону матери, хотя по большей части именно она выказывала эту
враждебность. Иной раз, когда Фелип подходил к ней, у нее вдруг прерыва-
лось дыхание, а зрачки ничего не выражающих глаз суживались, как от
сильного страха. Все, что она чувствовала, легко читалось на ее лице, и
это затаенное отвращение очень занимало меня. Что могло породить его,
чем провинился перед ней Фелип?
Я провел в замке уже десять дней, когда с гор налетел сильный ветер,
неся с собой тучи пыли. Пыль поднимается с болотистых низин, зараженных
малярией, и ветер несет ее по горным ущельям через снежные отроги. Люди
с трудом переносят этот ветер: нервы взвинчены до предела, глаза засыпа-
ны пылью, ноги подкашиваются. Ветер слетел с гор и обрушился на дом с
завыванием и свистом, от которых разламывалась голова и болели уши. Он
дул не порывами, а постоянно, без отдыха, как мчится горный поток, не
затихая ни на минуту. Высоко в горах он достигал, вероятно, ураганной
силы, ибо время от времени где-то вверху оглушительно завывало и над да-
лекими - уступами поднимались столбы пыли, похожие на дым после взрыва.
Проснувшись утром, я еще в постели почувствовал какую-то тяжесть и
напряженность в воздухе. К полудню это ощущение усилилось. Тщетно я пы-
тался сопротивляться погоде, отправившись по обычаю на утреннюю прогул-
ку, - я был побежден неистовой, бессмысленной яростью бури, дух мой был
сломлен, силы иссякли, и мне ничего не оставалось, как вернуться в за-
мок, пышущий сухим жаром и облепленный вязкой пылью. Дворик являл собой
вид самый жалкий, солнца не было, оно лишь изредка прорывалось сквозь
тучи пыли; ветер буйствовал и здесь - гнул деревья, срывал цветы и хло-
пал ставнями. Сеньора ходила в своей нише взад и вперед, щеки у нее
раскраснелись, глаза горели, мне показалось, что она что-то шепчет, как
человек, охваченный гневом. Я обратился к ней с обычным приветствием, но
она резко махнула рукой и продолжала ходить. Погода вывела из равновесия
даже это безмятежное существо. Поднимаясь к себе по лестнице, я меньше
стыдился своей слабости.
Ветер дул весь день. Я сидел у себя в комнате, пытаясь читать, или
вскакивал и ходил по комнате из угла в угол, прислушиваясь к разбушевав-
шимся стихиям. Наступил вечер, у меня не было даже свечи. Меня потянуло
к людям, и я вышел во двор. В синих сумерках выделялось красное пятно
ниши. Поленья в очаге были сложены высоким костром, и сильная тяга била
из стороны в сторону языки красного пламени. Залитая ярким, пляшущим
светом, сеньора продолжала ходить от стены к стене, то крепко сжимая ла-
дони, то простирая руки вверх и закидывая назад голову, точно посылая
небесам мольбу. Движения ее были беспорядочны, и это еще подчеркивало ее
красоту и грацию, но глаза горели таким странным огнем, что у меня му-
рашки побежали по коже. Постояв несколько времени молча, я пошел прочь,
по-видимому, незамеченный, и снова поднялся к себе.
К тому времени, как Фелип принес свечи и ужин, нервы мои сдали сов-