"Роберт Луис Стивенсон. Маркхеим (Рассказ)" - читать интересную книгу автораборной колокольне, то звонко отстукивающие начальные такты вальса - часы
начали отбивать три пополудни. Внезапный говор стольких языков, нарушивших безмолвие, ошеломил Марк- хейма. Он заставил себя прийти в движение среди зыбких теней, которые обступали его со всех сторон, и со свечой в руке заходил по лавке, обми- рая от страха при виде своих беглых отражений, возникавших то тут, то там. Эти отражения, точно скопище шпионов, замелькали в богатых зеркалах - английской, венецианской и голландской работы; глаза Маркхейма встре- чались с собственным шарящим взглядом, звуки собственных шагов, хоть и приглушенных, будоражили окружающую тишину. И пока он набивал себе кар- маны, разум с томительным упорством твердил ему о тысяче просчетов в его замысле. Надо было выбрать час затишья; надо было позаботиться об алиби; не надо было убивать ножом; надо было действовать осмотрительнее и только связать антиквара и засунуть ему в рот кляп; или же, напротив, проявить большую смелость и убить заодно и служанку - все надо было де- лать по-иному. Мучительные сожаления, непрестанная тягостная работа мыс- ли, выискивающая, как изменить то, чего уже не изменишь, как наладить другой, теперь уже запоздалый ход, как заново стать зодчим непоправимо содеянного. И рядом с этой работой мысли безжалостные страхи, точно кры- сы, снующие на заброшенном чердаке, поднимали бурю в далеких уголках его мозга: вот рука констебля тяжело ложится ему на плечо - и нервы его дер- гались, как рыба на крючке; перед ним вихрем проносились картины: скамья подсудимых, тюрьма, виселица и черный гроб. Мысль о прохожих на улице осаждала его со всех сторон, как неприя- тельское войско. Ведь не может же быть, думал он, чтобы отзвуки насилия представлял себе, что в соседних домах сидят люди, замерев на месте, насторожившись, - одиночки, встречающие Рождество воспоминаниями о прош- лом и вдруг оторванные от этого сладостного занятия, и счастливые, се- мейные, и вот они тоже замолкают за праздничным столом, "и мать предос- терегающе поднимает палец. Сколько их, самых разных - по возрасту, поло- жению, характеру, и ведь хотят дознаться, и прислушиваются, и плетут ве- ревку, на которой его повесят. Иногда ему казалось, будто он ступает не- достаточно тихо; позвякивание высоких бокалов богемского стекла отдава- лось в его ушах, как удары колокола; опасаясь полнозвучного тиканья ча- сов, он готов был остановить маятники. А потом тревога начинала нашепты- вать ему, что самая тишина лавки зловеща, что она насторожит прохожих и заставит их задержать шаги. И он ступал смелее, не остерегаясь, шарил среди вещей, загромождавших лавку, и старательно, с напускной храбростью подражал движениям человека, не спеша и деловито хозяйничающего у себя дома. Но теперь страхи так раздирали Маркхейма, что покуда одна часть его мозга была начеку и всячески хитрила, другая трепетала на грани безумия. И с особой силой завладела им одна галлюцинация. Бледный как полотно со- сед, замерший у окна, или прохожий, во власти страшной догадки остано- вившийся на тротуаре, - эти в худшем случае могут только заподозрить что-то, а не знать наверное: сквозь каменные стены и ставни на окнах проникают лишь звуки. Но здесь, в самом доме, один ли он? Да, разумеет- ся, один. Ведь он выследил служанку, когда она отправилась по своим амурным делам в убогом праздничном наряде, каждый бантик которого и каж- |
|
|