"Даниэла Стил. Жажда странствий " - читать интересную книгу автора

него не было. Сам погиб, жену погубил, ему, старику, двух своих маленьких
дочерей повесил на шею. Дед притворялся, что девочки его ужасно обременяют,
и твердил, что они должны трудиться; он не потерпит, чтобы они росли
бездельницами. Заставил их учиться шить и вышивать, и Аннабел научилась, а
вот Одри - ни в какую: девочка не любила ни шить, ни рисовать, ни ухаживать
за цветами в саду, ни стряпать. Ее акварели были из рук вон плохи, она не
могла срифмовать и двух строк, ненавидела музеи, скучала на симфонических
концертах, зато увлекалась фотографией и запоем читала книги о приключениях
и путешествиях по дальним неведомым странам, ходила на лекции вдохновенных
чудаков-ученых, подолгу выстаивала на берегу у самой кромки воды и,
мечтательно закрыв глаза, вдыхала запах океана. И еще она безупречно вела
дом деда: держала в ежовых рукавицах прислугу, каждую неделю придирчиво
проверяла расходные книги, чтобы никто не обсчитал деда ни на грош, следила
за тем, чтобы кладовая вовремя пополнялась запасами провизии - там не было
разве что птичьего молока. Она блестяще вела любое дело, но, увы, дела
никакого не было, только дом Эдварда Рисколла.
- Мэри, чай готов?
Ей не нужно было глядеть на часы, она и без того знала, что сейчас
четверть девятого и вот-вот появится дедушка, одетый, по обыкновению, так,
будто он собрался ехать в контору. Дед недовольно фыркнет при виде Одри,
давая понять, что решительно не желает разговаривать с ней, неторопливо
выпьет чашку чая с молоком - по-английски - и пожелает Одри доброго утра. Ее
этот ежеутренний дивертисмент нисколько не задевал, она просто ничего не
замечала. Еще в двенадцать лет она начала читать дедушкину газету и, когда
выдавался случай, с большим интересом обсуждала с ним разные новости.
Сначала его это забавляло, потом он начал понимать, как глубоко девочка во
все вникает и какие прочные убеждения у нее сформировались. В первый раз они
серьезно поссорились на почве политических разногласий в день ее рождения, и
тринадцатилетняя Одри потом целую неделю не разговаривала с дедом. Он был в
восторге и страшно ею гордился, как, впрочем, гордится и сейчас. Сколько
было радости, когда некоторое время спустя Одри, придя в столовую
завтракать, увидела возле своего прибора газету - ее собственный личный
экземпляр! С тех пор она каждое утро прочитывала ее и, когда дед изъявлял
желание поболтать с ней, была на седьмом небе от счастья и с увлечением
обсуждала все, что показалось ему интересным. Тотчас же вспыхивал яростный
спор буквально по поводу каждой статьи, будь то аналитический обзор
международной политики, информация о положении дел в стране или городская
светская хроника - например, заметка о званом обеде у кого-то из их друзей.
Дед и внучка ни в чем не соглашались друг с другом, потому-то Аннабел и не
любила завтракать с ними...
- Да, мисс, чай готов, - сделав над собой усилие, произнесла горничная,
словно готовилась к встрече с врагом, и враг действительно не замедлил
появиться. В холле послышались неторопливые шаги, вот безупречно начищенные
ботинки ступили с персидского ковра на узкую полоску паркета - Эдвард
Рисколл вошел в столовую, хмыкнул, с ворчанием отодвинул стул, сел и, хмуро
взглянув на Одри, принялся неторопливо разворачивать газету. Горничная
палила ему чай, съежившись под его свирепым взглядом. Он взял чашку и пил не
спеша, маленькими глотками. Поглощенная газетными новостями, Одри не
догадывалась, каким ярким пламенем горят на летнем солнце ее медные волосы и
как нежны ее узкие точеные руки. Дед привычно залюбовался внучкой,