"Ф.Степун "Бесы" и большевистская революция " - читать интересную книгу автора

С религиозной темой революции связан в "Бесах" не только Кириллов, но и
Ставрогин, человек еще более неуловимый, а потому и более страшный, чем
Кириллов. Тайна его личности - она же и тайна его безликости в самом романе,
как на то было в свое время указано Н. А. Бердяевым - не раскрывается. В
сущности Ставрогина в романе нет: он присутствует в нем как только что
опустившееся за горизонт солнце. О том, чем Ставрогин был до своего
появления в романе, читатель может лишь смутно догадываться по той сложной
борьбе идей и чувств, которыми он где-то за границей сумел отравить души
своих впоследствии отвернувшихся от него друзей и последователей -
Кириллова, Шатова и Верховенского. Эта изъятость Ставрогина из всего
происходящего в романе, эта его отодвинутость в бывшее, а быть может даже и
в никогда не бывшее, эта его омертвелость были впервые отмечены опять-таки
С. Булгаковым: "Героем трагедии, - читаем мы у него, - бесспорно является
Ставрогин; из него исходят все мысли романа, а на самом деле его нет".
В концепции Булгакова это "на самом деле его нет" означает, что
Ставрогин является сыном небытия, а тем самым уже и слугою антихриста.
Правильность такого понимания подтверждается признанием самого Ставрогина
митрополиту Тихону в том, что он "канонически верует в личного беса".
Сообщение Достоевского Страхову, что он собирается написать
роман-памфлет из жизни революционеров, вызвало после выхода "Бесов" ряд
догадок о том, с кого Достоевским были списаны его темные герои. Не раз
высказывалось предположение, что прообразом Ставрогина надо считать Михаила
Бакунина. Некоторое и даже существенное сходство, бесспорно, налицо.
Бакунин, как и Ставрогин, верит в дьявола, быть может, даже канонически. В
своих размышлениях о Боге и государстве Бакунин, во всяком случае,
восторженно славит этого извечного "бунтаря" и "безбожника" как "первого
революционера", начавшего великое дело освобождения человека от "позора
незнания рабства". Бог и свобода для Бакунина несовместимы, а потому он и
определяет свободу как действенное разрушение созданного Богом мира. Страсть
к разрушению для него подлинно творческая страсть, и он вдохновенно
призывает революционеров "довериться вечному духу разрушения, который потому
только все разрушает, что таит в себе вечно бьющий ключ жизни и творчества".
Несмотря на это сходство, Ставрогин и Бакунин все же весьма разные
люди. Бакунин - огнедышащий вулкан, Ставрогин - вулкан уже давно потухший.
Бакунин действенно несется над жизнью, Ставрогин мертво и бездейственно
созерцает ее полет. О мертвенности Ставрогина Достоевский не раз говорит в
"Бесах", отмечая механичность души своего героя и "марионеточность" его
тела. И действительно: любое душевное движение Ставрогина может словно
поршнем вытолкнуть вперед и снова взять обратно. Романо Гвардини отмечает,
что за механичностью Ставрогина чувствуется неподвижность скелета. К этой
механичности смерти прибавляется еще механичность летаргика.
Мертвенности Ставрогина, на первый по крайней мере взгляд, противоречит
многоликость его души и заразительность его идей. Кириллов просит Ставрогина
не забывать, чем он для него был в прошлом. Шатов бьет его по лицу за то,
что он так много значил в его жизни. Верховенский целует ему руку и называет
солнцем, перед которым он, Верховенский, чувствует себя червем. Перед
страстностью этих признаний невольно приходит на память удивление Александра
Блока тому, что