"Ежи Ставинский. Час пик" - читать интересную книгу автора

необходимости вставать рано утром.
- Смотри двойку не схвати! - крикнул я ей вслед. - Сам не схвати! -
по-детски огрызнулась она, а я снова подумал, что надо бы с ней поговорить.
Каждое утро я принимал твердое решение поговорить с ней, но в течение
дня это решение постепенно таяло, а когда нам удавалось встретиться за
ужином, я думал уже о следующем дне и пользовался любым поводом, чтобы
отложить разговор. Впрочем, Эва облегчала мои усилия избежать разговора:
подготовка к выпускным экзаменам и разные школьные дела занимали все ее
время, и она не задерживалась дома подолгу. Я знал, что иногда, когда меня
нет, они беседуют с матерью, несколько раз они даже умолкали, как только я
переступал порог. Но женская коалиция ничуть не тревожила меня, наоборот,
это избавляло от необходимости думать о них.
Ныне, когда я смотрю на все другими глазами, мне стала ясна причина
моей неприязни к дочери. Просто я инстинктивно бежал от мысли, что моя
шестнадцатилетняя дочь становится физически зрелой. Я чувствовал себя
слишком молодым для такой дочери, я не давал без борьбы столкнуть себя в
ряды среднего поколения и на девушек старше Эвы на два-три года все еще
смотрел как на возможный объект флирта. И хотя я не признавался себе в этом,
вид столь предательски выросшей под самым моим носом молодой женщины выводил
из себя: это было личное оскорбление, злая шутка! Я не желал замечать ее
расцветшую женственность, ее красоту и продолжал относиться к ней как к
маленькой школьнице, с которой мне не о чем говорить, кроме как об отметках.
Это вызывало в ней раздражение и бунт, что в свою очередь отдаляло нас друг
от друга еще больше.
Когда теперь я размышляю над этим моим смешным и столь затянувшимся
(ведь мне шел пятый десяток!) "молодечеством", мне приходит в голову, что не
только мое превосходное здоровье и мужская полноценность, бунтующие против
быстрого бега времени, были тому причиной, но и некоторые факты моей
биографии, типичной, впрочем, для всего моего поколения. Шесть военных лет,
а также почти пятилетний послевоенный период нашего трудного восстановления
заморозили во мне способность расходовать энергию на что бы то ни было,
кроме борьбы. Позже, когда я уже был женат на Зосе, мне пришлось
наверстывать упущенное для жизненной карьеры время, и в эти годы мне тоже
было не до танцев. Все это заглушило во мне и юношескую беззаботность, и
врожденную мужскую склонность к полигамии, но не убило их, и они нашли выход
в годы, отведенные человеку по календарю уже для семейной жизни, телевизора
и обрастания жиром... Всего несколько недель назад я понял, что эти метания
сделали из меня довольно смешную двузначную фигуру: этакого папеньку-юнца,
чинушу-повесу, с лысиной, но с собственной машиной и бутылкой водки в
кармане. Впрочем, теперь я понимаю и многие другие вещи, мысли о которых
месяц назад еще не приходили мне в голову, по об этом позднее.
Захлопнув за собой входную дверь, я вмиг отмахнулся от мыслей об Эве,
так же как, выйдя из кухни, перестал думать о Зосе. Сев в машину, я жил
только предстоящим днем.
Мое учреждение помещалось в центре города, в одном из тех колоссальных
административных зданий, которыми в начале пятидесятых годов пытались
мумифицировать сердце столицы. Я вошел в кабинет, когда часы пробили восемь.
Вопреки распространенному обычаю, я был пунктуален и требовал того же от
других. Не стану подробно описывать ни своего учреждения, ни того, чем мы
занимались, скажу только, что оно было небольшое, но в значительной степени