"Анджей Стасюк. Девять " - читать интересную книгу автора

Он перевел взгляд на церковь. Черные баллоны, оплетенные сеткой из ветвей
без листьев.
"Кой х... туда ходит, - подумал он. - Тут русские, там немцы, тут
немцы, там русские", - крутилось у него в голове. На Вильнюсский вокзал
прибыла электричка, толпа текла по зебре на красный свет, прямо в горло
подземного перехода, и выливалась с противоположной стороны, у почты:
трамваи откусывали по кусочку от ее подвижной туши, проглатывали и увозили в
город, на все четыре стороны.
Хуже всего тем, подумал Павел, кому надо ехать по магистрали Восток -
Запад, потому что им приходится тащиться до Зомбковской и ловить битком
набитый, просевший от тяжести сто тридцать восьмой, который повезет их к
огромному газохранилищу, снившемуся ему по ночам, - ему снилось, как
чудовищные резервуары лопаются, взрываются и огонь разливается прямо по
земле, оголяя ее, очищая от всего - зарослей, трав и стихийных свалок на
Ольшняке,* вытекает из железнодорожных тоннелей на Козьей Горке, и от депо
остаются голые скелеты цехов и вагонов с рассыпающимися жилами рельсов,
"Камчатка"** горит, как карточный домик, и все воровки и отравительницы,
прекрасные и недостижимые, сплавляются в единое целое с металлическими
остовами своих кроватей. Этот сон снился ему множество раз.
______________
* Ул. Ольшинки Грохопской в Варшаве. - Зд. и далее прим. пер.
** Здесь: тюрьма.


На углу у почты, около Славика Четвертого,* застыли три цыганки. Такие
яркие, что даже утренний свет ничего не мог с ними поделать. Выждав, когда
толпа поредеет, цыганки спустились под землю. Он поискал их взглядом, но они
наверх не вышли. Двадцать первый сверкнул снопом искр и помчался в южную
часть города. Воздух со стоном расступался перед ним, а женщина с огромной
сумкой в красно-голубые полосы едва успела отскочить в сторону. Павел
попытался вспомнить, есть ли в Москве трамваи. Нарисовал пальцем на стекле
загогулину. Стекло было сухое, и на нем остался только мутный сальный след.
Он отошел от окна. Заскрипел паркет под серым ковром. Павел направился на
кухню. Здесь пол был сделан из широких досок и покрыт лаком. На столе
остатки завтрака: две рюмки для яиц, две керамические тарелки и корзинка с
черным хлебом. Одно яйцо почти не тронуто... Желток просвечивает сквозь
белок, как глаз из-под бельма. К краю тарелки с недоеденными кукурузными
хлопьями прилип один кусочек, Павел дотронулся до него. Он был размокший и
холодный. Подцепил пальцем и лизнул. Без сахара. Попробовал молоко в другой
тарелке. Сладкое, как сироп. Вернулся в прихожую. Толкнул желтую крашеную
дверь, но тут же затворил ее. Вернулся в кухню, открыл шкафчик из темного
дерева. Там стояли две стопки тарелок - мелкие и глубокие отдельно,
остальное место занимали кофейник и супница, покрытые пылью. Еще там было
три разнокалиберных чашки. Пахло влажным деревом и едой. В шкафчиках, куда
редко заглядывают, всегда чувствуется застоявшийся запах несвежего хлеба.
Павел закрыл дверцы и посмотрел в окно, но там все было по-прежнему. Дом
напротив поблескивал мертвыми окнами.
______________
* Памятник польскому королю Владиславу IV Вазе (1595-1648).