"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

Случай такого нервного заболевания интересовал его и с профессиональной
стороны, и из чисто человеческого любопытства: что скрывается в тайниках
этого удивительного организма? Лабораторные исследования не показывали
чего-то особенного. Живет человек, чувствует себя нормально, и вдруг ни с
того ни с сего простуживается, его начинает колотить словно в лихорадке, то
охватывает озноб, то бросает в жар, а в результате - воспалительный процесс,
беспамятство, несколько суток в непостижимой бездне умирания. Но всякий раз
после вмешательства Колокольникова Оленич два-три года жил нормально. И
когда Криницкий с Колокольниковым, уверовав в исцеление своего подопечного,
начинали готовить его к выписке из госпиталя, черные силы вдруг снова
повергали сознание больного во тьму. Полуживого, обессиленного,
простуженного, кажется, до последней клетки и полыхающего в жару, его опять
укладывали в постель.
В госпиталь Колокольников влетел словно к себе в клинику - решительно,
не оглядываясь по сторонам, где все знакомо и привычно, стремительно
поднялся на второй этаж. У дежурной сестры выхватил халат и спросил, где
находится главный. Узнав, что у больного капитана, ринулся по коридору,
распахнул дверь четырнадцатой палаты и сразу глазами - на кровать, где лежал
Оленич. Криницкий встал со стула, Колокольников, приветственно обняв Гордея,
уселся на стул возле кровати. Привычным движением взял безвольную руку
больного.
- Ах, ты ж, колодник! Разорвешь ли наконец свои мученические путы? И
отпусти нас! Мы прикованы к тебе! - Профессор осторожно положил руку Оленича
на простыню и, вздохнув, наконец обратился к Гордею: - Пойдем-ка, сынок, в
твой кабинет. Посидим да подумаем в тиши. Имеется у меня идея...
Просторный кабинет начальника госпиталя с огромными окнами, из которых
видно необъятную панораму Карпат - и дальние вершины гор, покрытые снегами,
блистающими под солнцем, и густую синеву ущелий и впадин между голубоватыми
горными кряжами, и разливы густозеленых, подернутых дымкой хвойных лесов.
Лес подходил почти к городу, и деревья, шумящие под окнами, кажется,
сливались с бесконечными зелеными борами. Колокольников всякий раз, когда
смотрел на величие Карпат, неизменно говорил, что при виде могущества
природы он сам мощнеет духом.
Данила Романович уселся в глубокое кресло возле стола Криницкого,
задумался, закрыв глаза.
Вошла Людмила Михайловна, радостно и взволнованно поздоровавшись с
гостем, подала ему папку с бумагами - историю болезни капитана. Пока
профессор просматривал последние записи, она стояла рядом в ожидании
замечаний. Всем обликом, всеми чертами смуглого лица Людмила выказывала
монашески терпеливое ожидание решения судьбы Оленича, точно это была ее
судьба. Ей уже тридцать семь лет, но она по-девичьи стройна и изящна.
Оторвав глаза от пухлой папки и взглянув на старшую медицинскую сестру,
старый ученый ощутил щемящее отцовское чувство к этой молодой, одинокой
женщине, словно был виноват в том, что ее жизнь сложилась так трудно и что
она осталась в госпитале как в монастыре, посвятив себя служению страждущим,
немощным людям. Он ее знал и помнил совсем маленькой, наблюдал, как
формировался характер девочки, как появлялось у нее чувство достоинства,
которое иногда граничило с гордостью, а гордость с высокомерием, и боялся:
не вырастет ли из милой Людочки самовлюбленная эгоистка и людоедочка? Но
позже радовался, что ошибся. Девушка с юных лет не чуждалась работы и