"Константин Михайлович Станюкович. Равнодушные (Роман)" - читать интересную книгу автора

непрошеного заступника? - произнесла трагически-мрачным тоном Ордынцева, и
тревога виднелась на ее лице.
- Не выживет. Не посмеет!
- Не посмеет? - передразнила Ордынцева. - Мало ли тебя выживали? Видно,
какой-нибудь посторонний человек тебе дороже семьи, - иначе ты не делал бы
подобных глупостей... Все у тебя идиоты... Один ты - необыкновенный человек.
Скажите, пожалуйста! Все уживаются на местах, - один ты не умеешь...
Воображаешь себя гением... Нечего сказать: гений! Опять хочешь сделать нас
нищими!
- Не каркай! Еще Гобзин не думает выживать. Слышишь? - гневно
воскликнул Ордынцев.
- Забыл, что ли, каково быть без места? - умышленно не слушая мужа,
продолжала жена. - Забыл, как все было заложено и у детей не было башмаков?
Тебе, видно, мало, что мы и так живем по-свински - не можем никаких
удовольствий доставить детям... Ты хочешь, чтоб мы переселились в подвал и
ели черный хлеб! - прибавила Ордынцева, с ненавистью взглядывая на мужа.
Ордынцев уж раскаивался, что его дернуло сказать об этой истории.
Ведь знал он эту женщину, которая вместо поддержки в трудные времена,
напротив, старалась изводить его, издеваясь над тем, что он считал
обязательным для порядочного человека. Знал он, что уже давно они говорят на
разных языках и что ее язык более, чем его, понятен детям. Видел, хорошо
видел, что он чужой в своей семье и что, кроме Шурочки, все безмолвно
осуждают его и всегда на стороне матери и смотрят на него, как на дойную
корову.
"Но, быть может, дети за него? Молодость чутка!" - подумал Ордынцев, не
терявший надежды встретить хоть теперь сочувствие детей.
Он взглянул на них и увидал испуганное, недовольное личико Ольги и
невозмутимо спокойное лицо первенца.
Эта невозмутимость ужалила Ордынцева, и злобное чувство к этому
"молодому старику", как звал он сына, охватило отца. Давно уж этот солидный
молодой человек возбуждал в Ордынцеве негодование. Они ни в чем не
сходились. Старик отец казался увлекающимся юношей перед сыном. Отношения их
были холодны и безмолвно-неприязненны, и они почти не разговаривали друг с
другом.
Но слабая надежда, что сын если не почувствует, то хотя поймет правоту
отца, заставила Ордынцева обратиться к Алексею с вопросом:
- Ну, а по-твоему, Алексей, глупо, - или как там у вас по-нынешнему? -
рационально или не рационально поступил я, вступаясь за обиженного человека?
Алексей пожал плечами.
Дескать, к чему разговаривать!
- Мы ведь не сходимся с тобой во взглядах! - уклончиво проговорил
молодой человек.
- Как же, знаю! Очень даже не сходимся. Я - человек шестидесятых годов;
ты - представитель новейшей формации. Где же нам сходиться? Но все-таки
интересно знать твое мнение по этическому вопросу. Соблаговоли высказать.
- Если ты так желаешь...
- Именно, желаю.
- Тогда изволь...
И, слегка приподняв свою красиво посаженную голову и не глядя на отца,
а опустивши серьезные голубые глаза на скатерть, студент заговорил слегка