"Константин Михайлович Станюкович. Решение" - читать интересную книгу автора

приходилось выдерживать "бенефисы". Но он принял отличную тактику: он
отмалчивался. Чего-чего только ни говорила ему Варвара Александровна, каких
только сцен ни делала она, желая вернуть свихнувшегося мужа на путь
добродетели, - он ни гу-гу, только пощипывает бородку и постукивает тихонько
пальцами по столу, точно и не его называют "извергом" и "бессовестным
человеком", а там за шапку - и марш, а не то пойдет к детям и возится с
ними, пока не запрется в кабинете и не начнет работать... И Варвара
Александровна, видя, что его ничем не проймешь, бросила наконец сцены,
обмороки и стала дуться. Увы, и это не помогло. Сделайте одолжение! Наконец
бессовестность мужа дошла до того, что когда однажды Варвара Александровна,
желая сделать последнюю попытку обращения его на путь истины, поздно ночью,
когда Борис Николаевич только что вернулся, - пришла к нему вся в слезах,
полуодетая, с распущенными волосами, в кабинет, стала просить пощадить и ее,
и детей и наконец бросилась к нему с воплем на шею, умоляя изменить образ
жизни, Борис Николаевич не только не успокоил ее, не только не обещал
исправиться, но с любезною вежливостью заметил наконец, что ему хочется
спать. Это обстоятельство окончательно убедило ее в громадности ее несчастия
и открыло глаза на бесповоротную потерянность Бориса Николаевича.


VI

Склонив голову над маленьким письменным столиком, на котором, среди
разных вещиц, стояли в изящных рамках фотографии детей (портреты "этого
человека", когда-то занимавшие почетное место и на столе и над столом, были
давно сосланы в глубину комода), - Варвара Александровна дописывала своим
красивым мелким английским почерком шестой листик письма или, вернее,
обвинительного акта, в котором, со страстностью самого свирепого прокурора,
сгруппировала в яркой картине все гадости мужа, сообщая старушке-матери,
вдове, жившей на юге, о своем решении.
"Бедная мама! Как она будет удивлена! Она и не подозревает, что ее дочь
так несчастна!" - подумала Варвара Александровна, перечитывая письмо.
Она вложила его в изящный конверт из толстой бумаги, написала
решительно адрес, наклеила почтовую марку и вышла из спальни, чтоб приказать
горничной Тане бросить письмо в ящик. "С курьерским оно пойдет, и через три
дня мама его получит и, верно, на следующий же день выедет!" - рассчитывала
Варвара Александровна. Затем она заглянула в детскую, где играли дети:
мальчик Боря, восьми лет, и Варя - миленькая шестилетняя девочка, поцеловала
их обоих с какой-то особенной страстной порывистостью, глотая слезы, и
велела Авдотье Филипповне прийти на минутку к ней.
Старая, полная, опрятно одетая няня, с маленькими, умными серыми
глазами и степенным серьезным лицом вышла вслед за барыней в спальню.
- Няня, я знаю, вы любите детей, - заговорила слегка заискивающим тоном
Варвара Александровна, - и они к вам привыкли...
- Слава богу, пять лет около них, - сдержанно отвечала няня, не
понимая, в чем дело.
- Так, я надеюсь, вы их не оставите, если я уеду с детьми отсюда...
- Куда изволите уезжать?.. - спросила недовольным тоном Авдотья
Филипповна.
- На другую квартиру... Я с детьми буду жить отдельно от Бориса