"Константин Михайлович Станюкович. Непонятый сигнал" - читать интересную книгу автора

крепкий человек, лет за пятьдесят, пользовавшийся репутацией лихого и
бесстрашного моряка. Лицо энергичное, резкое, крупное, загорелое, гладко
выбритое, с колючими усами и с парой черных круглых глаз. Глаза эти,
выпуклые, с кровяными жилками на белках, казалось, вот-вот сейчас выскочат и
съедят вас живьем... По крайней мере такое впечатление производили они на
моряков, когда адмирал начинал штормовать. Во время штиля глаза эти,
напротив, были мягкие, добрые и приветливые.
Матросы благоразумно удалились на бак и оттуда посматривали, что будет
дальше. И страшно и в то же время любопытно было глядеть на гневного
адмирала. Матросы хоть и боялись его, но были расположены к нему. Он не
порол, не дрался, заботился о людях и был главным образом лишь грозой
офицеров.
- Гляди, ребята, - шепотом говорил молодой рыжий матросик Аким Чижов,
попавший из деревни в "кругосветку", - как ен шапку-то дерет. Гляди, братец
ты мой! - возвысил голос Аким.
- Тише, дурень, тише... Неравно услышит! - отвечал чуть слышно товарищ,
толкая Чижова в бок.
- Нет... Да ты, Егорка, погляди... Ишь ведь...
Проходивший в эту самую минуту боцман съездил молодого матроса по шее и
прервал дальнейшую речь Чижова.
Адмирал в это время на секунду остановился и крикнул вахтенному
офицеру:
- Господ офицеров наверх!
- Есть! - ответил мичман и послал вахтенного унтер-офицера передать
адмиральское приказание.
Через минуту офицеры стояли, выстроившись, на шканцах. Никто не знал
причины адмиральского гнева. Все знали отлично лишь одно: что адмирал в
штормовые минуты разносил вообще и без какой-либо непосредственной причины,
и каждый более или менее испытывал гнетущее ощущение служебного страха,
ожидая, что именно его разнесет адмирал, любивший-таки огорошивать подобными
сюрпризами.
Капитан, весь красный, пыхтел и отдувался, нервно теребя длинные усы.
Старший офицер недоумевающе поглядывал своими рачьими глазами и в сотый раз
припоминал: мог ли адмирал заметить какую-нибудь неисправность на корвете
или не мог?.. Казалось, на корвете все в исправности. Старый штурман был
покорно-угрюм, а старший артиллерист весь замер в какой-то трепетной истоме,
находя в этом состоянии, по-видимому, даже некоторое удовольствие и умея
трепетать перед начальством с замечательной виртуозностью, полагая, что
излишний трепет дела не испортит. Милейший первый лейтенант Андрей Петрович,
рыхлый, пухлый и краснощекий, на которого каждый "разнос" адмирала
производил действие сильного слабительного, совсем пал духом, и толстые его
губы шептали "укрощающую" молитву. Он хвалился, что знает такую, и нередко
прибегал к ее помощи, хотя и не всегда с успехом.
Нужно ли говорить о других? Даже сам неустрашимый мичман Сережкин,
пописывавший про адмирала юмористические стишки и легкомысленно хваставший
не раз в кают-компании, что он нисколько его не боится, - и тот слегка
побледнел, хоть и старался сохранить хладнокровный и даже несколько
небрежный вид, и на его юном лице ясно проглядывала мысль: "Попадет или
нет?"
В эту минуту палуба корвета представляла собою картину недоумения и