"Константин Михайлович Станюкович. Дождался" - читать интересную книгу автора

жалюзи комнату, прохладную и пропитанную острым запахом креозота и йода, с
довольно приличной обстановкой для пансиона в восемь франков в сутки.
На небольшом письменном столе - "секретере" - бросались в глаза три
изящные рамки с фотографическими портретами молодой женщины с милым красивым
лицом, выражение которого напоминало мадонн. Особенно были хороши глаза,
большие, спокойно-вдумчивые и ласковые.
Причесана она была по старой моде. Пробор посредине, гладкие начесы,
прикрывающие уши, и на темени тяжелые косы, собранные в виде коронки.
Видимо, эта прическа шла к молодой женщине. На одном портрете, особенно
хорошей работы, она была во весь рост. Фигура маленькая и стройная. Не худа
и не полна. Руки узкие, с длинными пальцами. На безыменном пальце
обручальное кольцо; на мизинце - несколько колец.
В общем привлекательная женщина.
Большой букет свежих роз красовался в вазе на японском столике около
качалки. Тут же бонбоньерка с конфетами из Монтре.
Валерий Николаевич открыл шагреневую шкатулку, в которой аккуратно были
сложены перенумерованные письма жены, и взял верхнее, полученное накануне.
Голова слегка кружилась. Во всем исхудалом теле чувствовалась слабость.


III

Неволин прилег на кушетку и, с горевшими из глубоких впадин глазами,
снова стал перечитывать четыре маленькие листка, исписанные крупным
разгонистым почерком.
Словно бы чувствуя себя в чем-то виноватой, жена снова повторяла,
почему не могла раньше приехать. Теперь маме лучше, перевод романа окончен,
сдан в редакцию, гонорар получен, и она, не вводя мужа в новые долги, может
выехать на следующий день и скоро будет ухаживать за больным. Валерий совсем
поправится. Петербургский доктор, отправивший Валерия в Швейцарию, говорит
то же, что и кларанский. Разумеется, ничего опасного нет. Надо только
беречься и не торопиться на север.
Вслед за этими, казалось, спокойными и ласковыми строками, шли
тревожно-нежные, но почерк как будто был более нервный и неровный. И Неволин
жадно глотал:
"Я знаю, ты сердишься, мой добрый Валерий, что принуждена была
откладывать до сих пор поездку. Мне тяжело, что поневоле обманывала твои
ожидания... Подчас это невыносимо... О, как сожалею, что не поехала с тобой.
Теперь до скорого свиданья... Непременно завтра поеду, и на курьерском..."
Письмо, по обыкновению, было подписано: "Твоя Леля".
"Верно, осталась на день в Берлине и пришлет телеграмму, что завтра!"
- И какая она хорошая! - вырвался восторженный шепот.
И, переполненный чувством, благодарный и умиленный, со слезами на
глазах, он прильнул горячими и сухими губами к почтовому листу.
"О, как он боготворит ее!" - подумал Неволин и гордился, что так
благоговейно и глубоко любит это "золотое сердце". По-настоящему любит, а не
так, как многие его знакомые мужчины.
Он спрятал письмо в карман. В ту же минуту представил себе, что завтра
будет здесь, около него, красивая, любимая, молодая женщина, и умиление к
"золотому сердцу" исчезло. Вместо него было нетерпеливое, почти озлобленное