"Константин Михайлович Станюкович. На другой галс" - читать интересную книгу автораА только с ими жить лестнее... И - вот поди ж! - встрел ежели такого
человека, еще не обознал его, а уж тебе стало веселей, и самый такой человек приворожил. Значит, сразу обозначил открытую свою душу... Вот, мол, она, братцы, глядите, какая приветливая, безобманная... И я так полагаю, что из этого самого и выходит приверженность к человеку. - А разве твой Зяблик был такой? - Такой и был, вашескородие. И с первого же разу Зяблик полюбился команде... вот этим самым, что какой-то особенный был... Главная причина, что глаз у его... и веселый и ласковый. И был он невысокенький, щупленький, чернявый матросик и такой обходительный, и простой, и ласково так улыбается, быдто радуется жизни и нет у его никакого зла на людей... И как мы увидели Зяблика, словно, мол, его-то самого, веселого матросика, не хватало на "Вихре"... В тот же вечер уж он на баке развеселил команду - услыхали, как Зяблик рассказывал... И так это ловко и затейно, так все одно к одному, что на баке заслушались... Откуда только берется?.. И как представил опосля, как старший офицер на "Голубчике" зудит, а боцман ругается, ребята покатились со смеху... Быдто живые перед нами... и смешные... Но только Зяблик пересмеивал без всякой злобы, вашескородие... Простодушный сам. Да и на "Голубчике" хорошо было служить... Добрые попались начальники... И боцман на "Голубчике" больше пугал словами, а дрался не очень, да и с большим рассудком... Видно, Зяблику от бога было дадено, чтобы умел матросскую тоску разгонять смехом и обнадежить обескураженного флотского человека... А сам вовсе не был обескуражен, хотя у нас на "Вихре" и тиранствовал боцман, и от хорошего житья на "Голубчике" пришлось матросику попробовать наших вроде арестантских рот на конверте... - То-то попадало, вашескородие. - За язык? - Никак нет, вашескородие. Боцман придирки не оказывал за то, что Зяблик мастер был на смешливые слова... Даже сам, случалось, тихо подойдет и прислушивает, когда на ночных вахтах Зяблик сказки сказывал или от себя что-нибудь выдумывал, вроде быдто смешную сказку... Ребята всегда просили Зяблика... И уж так рассказывал, что, бывало, заслушаешься... До самого сердца захватывала какая-нибудь чувствительная сказка, вашескородие... А Зяблик всякие знал... И опять же: голос его был такой, что просился в душу... Попадало Зяблику за службу. Он хоть и старался, а по флотской части не входил в понятие... Форменным матросом не вышел... Ну, Шитиков и взыскивал... Боем донимал за всякую неисправку... И безо всякой поблажки... И Зяблик часто таки то с расшибленным носом, то зубы в крови... И даже боцмана удивлял, вашескородие, Зяблик и даже пронял... - Чем? - А тем, что сносил бой покорно, но только безо всякой серьезности... Получит да еще улыбается; зубы в крови, а скалит их. Быдто ему в шутку... и быдто за зверство над боцманом же смеется... Вот это самое и озадачивало Шитикова, - много в ем было амбиции. Бой Зяблик терпит: принял, отошел и улыбается. Ребята, бывало, жалели его, а он... смеется... "Не убьет, говорит, боцман... Злость его, братцы, поддерживает, а то бы вроде шкелета стал..." И раз после отчистки боцмана пришел наш Зяблик на бак. Губы подобрал, щеки втянул и стал цедить как Шитиков: "Я, мол, все могу, я, мол, хочу, чтобы меня пужались... И тем живу... А как ежели вы, такие-сякие, не |
|
|