"Константин Михайлович Станюкович. Мрачный штурман" - читать интересную книгу автора

деликатно! Поехали бы сами, посмотрели, как с консулом дела делать. Три раза
он был у этого рыжего дьявола из-за угля. Сперва было совсем отказал найти
людей по случаю воскресенья... Наконец дал слово, что к шести часам шаланды
будут, а их нет. Это черт знает что такое! Пускай капитан жалуется на
подобных консулов... Консул - скотина, а ревизор виноват!
- Покорно вас благодарю! - неожиданно прибавляет барон, взглядывая со
злостью на мичмана.
- Но позвольте, барон...
- Что "барон"! Барону никакого отдыха нет... Барону вот сию минуту надо
опять ехать на берег из-за этого консула, а вам что?.. Спите сколько
угодно... Покорно благодарю!
- Да разве я, барон...
- Побыли бы вы ревизором, испытали бы эту каторгу! - продолжает он,
несколько смягчаясь, по-прежнему не обращая ни малейшего внимания на попытки
мичмана докончить фразу.
По счастию, вбегает рассыльный и докладывает, что идут шаланды с углем.
И барон, не докончив чая и своих ламентаций, выскакивает наверх. Лица
женатых проясниваются. Только "легкомысленный мичман" с минуту находится в
недоумении, за что это обрушилась на него долговязая цапля.
- Верно, попало ему от капитана, а? - смеется он, обращаясь к
присутствующим.


IV

По мере того, как "Грозный" приближается к северу, видимо возрастает
общее нетерпение. Уже высчитывают остающиеся дни плавания ("если, бог даст,
не будет никаких случайностей", - опасливо прибавляют люди постарше) и чаще
стыдят старшего механика за то, что "Грозный", несмотря на полный ход и на
самую благоприятную погоду, "ползет" как черепаха, всего по семи с половиною
узлов в час.
- Хоть бы до восьми постарались, Иван Саввич! - говорят ему, когда он
показывается в кают-компании.
Все, разумеется, отлично знали, что Иван Саввич, заботившийся о своей
"машинке", как нежно называл он двухсотпятидесятисильную машину корвета,
точно о родной дочери, и сам "старался" и нисколько не виноват, что его
"машинка" большего хода давать не могла, но надо же было излить досаду
нетерпения, тем более что объект этих жалоб, милейший Иван Саввич, был в
высшей степени мягкий, добродушный и невозмутимый человек.
И он не обижался.
Покуривая дешевую манилку{50} и теребя свои реденькие рыжеватые
бакенбарды, окаймлявшие рябое, покрытое веснушками лицо, с съехавшим
чуть-чуть на сторону носом и большими голубыми глазами, кроткое и умное
выражение которых значительно смягчало некрасивость его лица, Иван Саввич
терпеливо отмалчивался или замечал, добродушно улыбаясь:
- Больше ходу взять неоткуда... Слава богу, идем хорошо. И то
подшипники нагреваются! - озабоченно прибавлял Иван Саввич.
- Нечего сказать... хорош ход!.. - иронизировал кто-нибудь.
- И такого хода не будет.
- Это почему?