"Константин Михайлович Станюкович. Смотр ("Морские рассказы")" - читать интересную книгу автора

старший офицер.
- Ну-с, от поэзии перейдем к прозе-с, Николай Васильич.
- Что прикажете?
- Не приказываю, а прошу-с объявить, что если завтра я услышу во время
пребывания высоких гостей хоть одно ругательное слово, то всех боцманов и
унтер-офицеров перепорю-с, дорогой Николай Васильич, по-настоящему, без
снисхождения. А кто-нибудь из них или из других нижних чинов выругается
площадным словом, с того спущу шкуру, пусть в госпитале отлежится. И
пожалуйста, внушите им, что пощады не будет! - тихо и ласково, словно бы
речь шла о каком-нибудь удовольствии, проговорил капитан.
Он еще был первую кампанию на "Султан Махмуде" и стеснялся адмирала. Но
изысканная жестокость "грека" была известна во флоте.
Подобная угроза, перед исполнением которой он не затруднился бы,
изумила даже и в те жестокие времена во флоте.
И старший офицер, далеко не отличавшийся гуманностью и, как все,
считавший лучшей воспитательной мерой телесные наказания матросов и "чистку
зубов", был возмущен "жестоким греком".
Но, сдерживаемый морской дисциплиной, скрывая волнение, он
официально-сухим тоном проговорил:
- Приказание ваше передам, но внушать основательность жестокого
наказания всех за одного и притом за ругань, которая до сих пор не считалась
даже проступком и никогда не наказывалась, не считаю возможным по долгу
службы. И, пожалуй, наказанные заявят претензию адмиралу. Адмирал -
справедливый человек.
"Грек" струсил.
- Адмирал же приказал, чтобы ни одного ругательства. Он обещал его
светлости, что дочери можно приехать. И как же иначе поддержать честь флота,
Николай Васильич? Но если вы можете заставить боцманов не ругаться завтра
без страха взысканий, то я ничего не имею... Я не жестокий командир, каким
меня расславили... Поверьте, Николай Васильич! - необыкновенно грустным
тоном прибавил капитан.
И даже "маслины" его будто опечалились.
- Будьте покойны, Христофор Константиныч. Меня послушают.
- Тогда вы маг и волшебник! И как я счастлив, что имею такого старшего
офицера, уважаемый Николай Васильич. Всегда говорите мне правду. Не
стесняйтесь. Я люблю правду!
"И как прелестная "гречанка" выносит этого подлого "грека"!" - внезапно
подумал Курчавый.
Он вышел из каюты оживившийся, повеселевший и довольный и оттого, что
капитан, испугавшись претензии и адмирала, отменил свое нелепое, неслыханное
по жестокости приказание, и оттого, что это "лживое животное", наверное,
скоро будет рогатым.
"Не беспокойся, "грек". Я не буду "зевать на брасах"!"


IV

Старший офицер собрал на баке всех боцманов, унтер-офицеров и старшин
и, войдя в тесный кружок, проговорил:
- Слушайте, ребята! Завтра у нас смотр. Приедет петербургский генерал и