"Константин Михайлович Станюкович. Кириллыч ("Морские рассказы")" - читать интересную книгу автора

чуть слышно скомандовал. Мы все подскочили. "В линьки вот этого!" - и
пальцем указывает на человека... А он, значит, спал в траншейке перед самым
неприятелем... Увидал я, что у человека офицерские погоны, и на ухо
докладываю: "Офицер, вашескобродие", а он заместо ответа - мне в зубы и
опять же скомандовал: "В линьки, да вовсю!" Мы и начали лупцевать. Ту ж
минуту вскочил офицер на ноги: "Как, говорит, вы смеете, господин траншейный
майор... Я, говорит, армии капитан!" - "Извините, говорит, господин капитан,
в темноте обознался. Полагал, солдат. Никак, говорит, не рассчитывал, чтобы
офицер, да еще начальник секрета, мог заснуть на своем посту!" И пошел
дальше. Так, бывало, ходили мы с им каждую ночь и возвращались к рассвету. И
многих он учивал линьками - не разбирал, значит, звания. Жаловались на его
высшему начальству. А он и ему свое, значит, лепортует: "Обознался... Никак,
говорит, не мог думать, чтобы офицер долга своего по присяге не сполнял!"
Так этак через неделю, как Сбойникова сделали траншейным майором, небось
никто больше не спал, кому не полагалось... С им не шути... Ходим мы с им
таким родом с полмесяца... двоих унтерцеров, что были при ем, убило, одного
он сам избил до полусмерти за то, что пьяный напился, да так избил, что надо
было в госпиталь идтить, и остался только я из прежних, а троих новых
назначили... И был один, Собачкиным прозывался, с той батареи, где Сбойников
первое время служил и этого самого Собачкина прежестоко наказал, а младшего
его брата - молодого матросика - так прямо, можно сказать, загубил, поставил
его на банкет, а его через минуту пулей и срезало... А был этот Собачкин
очень озлоблен на Сбойникова и за себя и за брата, но только по скрытности
своей в себе злобу таил и никакого вида не оказывал, и так старался, что
вскорости Сбойников ему "егория" выхлопотал и унтерцером сделал и часто
своими деньгами награждал... Однако Собачкин не облестился этим... Бывало,
взглянет на генерал-арестанта такими недобрыми глазами, что страсть... А был
этот Собачкин, надо сказать, башковатый человек и ничего себе матрос -
только загуливать любил... За это-то самое и терпел. Потому и на службе,
случалось, пьяный бывал... И вот одним разом, как собрались мы идтить в
ночной обход, Собачкин и говорит: "А ведь доброе дело, братцы, бешеную
собаку убить. По крайности, говорит, никого кусать больше не будет. Как вы,
братцы, про это полагаете?" Догадались это мы, про кого он. Молчим. А он
опять. И складно так у его выходило, что нужно собаку изничтожить. "Уж
давно, мол, ждут матросы не дождутся; все надеялись: пуля, мол,
неприятельская уложит бешеную собаку". Молчим. "По жеребку, говорит, братцы,
нужно"... Молчим. Однако кинули трехкопеечник.
Кириллыч на минуту примолк.
- Пошли мы в ночной обход. Ночь была темная-претемная. Как шли назад,
так около рассвета подошли к траншейкам впереди четвертого бакстиона. А там
наши работали, чинили батарейку - тихо так, чтобы неприятель не слыхал... А
он услыхал. Раздались выстрелы - и как бросились французы!.. Пошла
тревога... Наши держатся... А их, видно, много... Одолевают... У нас
затрубили отступать... Уходим, значит, наутек... А он вдогонку за нами...
Идем это мы за Сбойниковым... Он все ругается, что армейские прозевали, мол,
французов... Пули так вокруг нас и свищут... Начало светать... Вдруг
Собачкин упал... Мы все к ему... взять хотим. "Оставьте, говорит, братцы...
все равно помираю... Уговор только помните!.." Сказал это он - и дух вон...
Хотели было все-таки подобрать его, да нельзя... француз наседает... Однако
с бакстионов подмога тем временем шла... и французы наутек... А мы уже