"Октавиан Стампас. Цитадель ("Тамплиеры" #3) " - читать интересную книгу автора

разбитое зеркало, не способное отразить цельный предмет.
Этот человек не ощущал себя человеком. То, что можно было бы счесть
его сознанием, проступало из серого мрака небытия по частям и сохраняло в
каждой своей части лишь одну человеческую особенность - способность
испытывать страдание.
Но так не могло продолжаться бесконечно. Из этого балансирования на
смертной грани было лишь два выхода - возврат в небытие, или возрождение к
реальности. Жизненная сила, заключенная в этом искореженном существе, была
столь велика, что ей удалось, в конце концов, преодолеть душевные и
физические разрывы. Началось то, что с очень большой осторожностью можно
было назвать выздоровлением.
Однажды, он услышал треск пламени в очаге. Он открыл глаза, удивившись
попутно, что веки подчинились его воле, и осмотрелся. И понял, что лежит в
полутьме. Осознал, что является не бесплотной точкой, плавающей в океане
боли, а распластанным на ложе человеком. Там, где должно было по логике
вещей располагаться его тело, было очень больно, но боль эта была не
анонимная, не беспредельная, это была его личная, отдельная боль, с ней
можно было иметь дело.
Вслед за этим открытием он сделал и следующее, он понял, что находится
в окружающей полутьме не один. Он был потрясен. Еще один человек! ? И тогда
появилась потребность, неодолимая потребность заявить о себе, о том, что он
не только жив, но и знает о собственном существовании, и догадывается о
наличии этого второго существа. Сделать это он мог лишь, произнеся
какой-нибудь звук, ибо руки и ноги еще не считали своим долгом выполнять
его приказания. Он собрался с силами, на губах медленно запузырилась слюна,
грудь приподнялась и полумрак огласило натужное сипение.
- Исмаил.
Это было единственное слово, которое он знал в этот момент.
Произнесение его отдалось такой болью во всем теле лежащего, что он
мгновенно потерял только что обретенное сознание.

* * *

Хозяин хижины был очень стар, когда он сидел неподвижно, то напоминал
замшелую руину, только глаза светились неожиданно ясным огнем. Старик был
широкоплеч, массивен и оброс до такой степени, что мог бы привести в
замешательство не только того, кто стрижет людей, но и того, кто стрижет
овец. Замечательнее всего, тем не менее, был его голос. Низкий, тяжелый и,
поскольку не было видно, как шевелятся его губы, казалось, что он исходит
из недр старика. Таким голосом могла бы разговаривать сама гора, неподалеку
от вершины которой отшельник устроил свое жилище.
Когда Исмаил сообщил ему, как его зовут, старик равнодушно прогудел:
- Забудь это имя.
- Почему? - тихо спросил больной. Он уже мог сидеть, подоткнув под
спину пук горного мха. Задав вопрос, он немедленно закашлялся, говорить ему
все же было еще очень трудно. Старик протянул ему закопченную глиняную
миску с густым зеленоватым питьем.
- Пей.
Больной послушно выпил. Он уже догадался, что своим "воскресением"
обязан чудодейственным способностям этого знахаря-отшельника, и ни в чем