"Октавиан Стампас. Цитадель ("Тамплиеры" #3) " - читать интересную книгу автора

молока. Распластывая дымящуюся лопатку, Саладин продолжал удовлетворять
попутно свое любопытство.
- Я понял все, что касается приемов врача в этом деле, а что сыграет
роль камышинки, на которую ты собираешься наматывать этот двухвостый волос?
- Деньги, - сказал султан, отпивая из серебряной пиалы, - деньги,
против этого оружия, судя по всему, не устояли даже горные твердыни этих
фанатиков. Потому, как развиваются мои переговоры с Сеидом, они не поделили
с аламутским старцем какую-то часть общих доходов. Когда я почувствовал,
что ассасинский кинжал не только блестит, как золотой, но еще и пахнет
золотом, я понял, что победа тут возможна. Назорейских королей эта зараза
уже сгубила. И давно.
Принесли светильники, ибо солнце клонилось все ниже. Летящий пух сиял
над горизонтом неестественным и, стало быть, загадочным светом.
- Скоро нам придется покинуть эту благословенную террасу, - сказал
Ширкух, отмахиваясь от чего-то, вьющегося в воздухе, - сейчас к нам явятся
жители здешних камышей, после их укусов я раздираю свою кожу до крови.
- У нас есть еще немного времени, чтобы спокойно покончить с нашей
трапезой.
Некоторое время все молча ели.
- Ты рассказывал что-то о назорейских королях, отец.
- О нынешних королях франков рассказывать уже нечего. Но, когда они
впервые появились у нас, они вели себя по другому. Мой отец и твой дед Шади
рассказывал мне, что первые крестоносцы искали боя непрерывно и вступали в
него, даже если им это было невыгодно. Виданное ли дело теперь в землях,
которые они называют Святыми. Шади сам потерпел поражение от них и,
насколько я понял, остался в восторге от назорейской манеры сражаться.
После битвы с сельджуками, также выигранной, они гнали их четыре дня. Что с
ними сталось за эти годы? Не рыцари, а торгаши. Они никогда не посмеют
напасть первыми, мы можем спокойно устраивать свои сирийские дела.
Ширкух мощно хлопнул себя по щеке.
- Да, - улыбнулся султан, - теперь нам действительно пора под защиту
полога.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ХИЖИНА

Сначала была только боль. Она заполняла все тело, помимо нее не было
никаких других ощущений и даже мыслей. Как его зовут и кем ему себя
считать, лежащий в темноте не знал и не мог вспомнить. Для этого нужно было
хотя бы на мгновение освободить сознание от этой чудовищной, вездесущей,
бесконечной и непреодолимой боли. Первое, в чем он смог отдать себе отчет,
это в том, что он лежит. Но где, на чем и как долго - понять это, было за
границами возможного. Потом он понял, что не слеп, хотя был не в силах
рассмотреть что бы то ни было. Впрочем и не очень-то пытался, не испытывал,
как ни странно, в этом нужды. Время от времени он впадал в дрему. Она
никогда не доходила до состояния настоящего, глубокого сна, но, в известной
степени, облегчала сосуществование с болью. Сколько дней длилось это
состояние, или сколько недель, - ему было все равно. Вернее сказать, у него
отсутствовало, присущее нормальному человеку, представление о времени. Душа
его была также разорвана и изувечена, как и тело, она напоминала собой